Я закрываю шкафчик.
В гостиной я растягиваюсь на диване и укрываюсь тонким шерстяным пледом. Поворочавшись с час, я наконец засыпаю.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Стэнли лежит на операционном столе без сознания. Его грудная клетка распорота, видны розовые, влажные, губчатые легкие. Они надуваются и сдуваются с каждым вдохом и выдохом. Между ними, там, где должно быть сердце, гнездится модель самолета с нарисованной улыбкой. Вены и артерии ветвятся из его маленькой кабины.
Крыло сломано. Если я его не починю, он умрет. Но тут в захлестывающей меня панике я понимаю, что понятия не имею, что делать. Руки, затянутые в латексные перчатки, дрожат. В одной руке я держу окровавленный скальпель, в другой — тюбик суперклея. Стэнли с мягким шипением дышит через маску, покрывающую его рот и нос. Кардиомонитор пищит в такт сердцебиению.
— Ну? И чего же ты ждешь? — поднимаю голову, чтобы увидеть уставившуюся на меня в нетерпении медсестру. Это мисс Нэлл, ее рот и нос спрятаны под хирургической маской. — Заштопай его!
Но я не могу двинуться.
Кардиомонитор издает пронзительный длинный гудок, на экране появляется прямая линия.
Я просыпаюсь, как от толчка, пижама прилипла к вспотевшей коже. Я сбрасываю плед, подскакиваю к выключателю и включаю свет. При свете реальность возвращается на место. Я нервно выдыхаю и плюхаюсь обратно на диван. Перед глазами вспышкой появляется сломанный самолетик.
Я сломала что-то дорогое ему. Впервые оказавшись у него дома.
Мне нужно починить самолетик, хотя бы попытаться.
Я крадусь по коридору к его спальне. Перед дверью замираю. Если повезет, я смогу забрать самолетик и выскользнуть из комнаты, не разбудив Стэнли. Я легонько приоткрываю дверь и заглядываю внутрь. Он укрыт одеялом до самой макушки, так что я вижу только выбившиеся наружу пряди светлых волос. Самолетик лежит на тумбочке, все еще сломанный. Затаив дыхание, я на цыпочках подхожу к Стэнли.
Я замираю.
Он странно дышит — короткими, сбивающимися, прерывистыми вздохами, которые не приглушает даже покрывало. Я напряженно вглядываюсь в темноту и вижу, что он немного шевелится. Ему снится кошмар?
Он издает тихий стон. Его дыхание ходит волнами, взлетает и падает, учащается.
— Стэнли, — громко зову я.
Он испуганно вскрикивает, голова выныривает из-под одеяла. В слабом лунном свете, пробивающемся сквозь окно, я могу различить лишь его широко распахнутые глаза, взъерошенные волосы и раскрасневшиеся щеки.
— Элви! Что… какого черта ты?..
— Ты очень быстро дышал, — говорю я.
— Я… что ты тут делаешь?
— Хочу починить твой самолет.
— Прямо сейчас? — его голос странно скрипит. Скорчившись, он натягивает одеяло до шеи и отводит взгляд.
— Что случилось.
— Ничего!
Я смотрю на него. Его тон говорит о том, что что-то все же случилось.
— Ну пожалуйста, — захлебывается он. — Оставь меня на минутку. Можешь, можешь, пожалуйста, пойти пока на кухню или еще куда-то?
Я думаю о дыхании, движении, краске на его щеках. Что-то кликает у меня в мозгу:
— Ты мастурбировал.
Он издает придушенный звук.
— Н-нет, я просто…
— Продолжай. — Я выхожу из комнаты, закрываю дверь и иду на кухню. Вряд ли я сейчас усну, поэтому я подогреваю кофе, наливаю себе чашку и сижу за столом в ожидании.
Я слышу звук воды в душе, затем скрип половиц. Стэнли заходит на кухню, опираясь на палочку, кожа у него все еще влажная. На нем синие пижамные штаны и мятая футболка с длинными рукавами, на ней — скелет тираннозавра рекса. Он медленно садится на стул, не глядя на меня.
— Ты кончил.
Румянец на его щеках вспыхивает. Он горбится, сжимается, словно пытаясь исчезнуть.
— Нет, я принял холодный душ.
Я должна была предугадать, что он смутится, но мне все равно это кажется очень странным. У животных нет никакого чувства стыда в отношении сексуального удовольствия, это помешало бы репродукции. Почему только наш вид смущается?
— Это обычное занятие, знаешь. Более девяноста процентов половозрелых мужчин занимаются этим, и подавляющее большинство женщин. Даже зародыши этим занимаются.
— Зародыши? Серьезно?
— Ультразвуковые исследования запечатлели, как младенцы делают это в утробе, да.
— Ух, — он трет заднюю часть шеи.
Внезапно мне приходит в голову, что он мог фантазировать обо мне. Я изучаю свои носки.
— Ты зашла, потому что хотела починить самолет? — спрашивает он.