Зачем я сюда приехала? Я годами избегала этого места.
Иногда мне все еще снятся коридоры — оливково-зеленая плитка на полу и унылые синие шкафчики. Я помню затхлый бумажный запах, смесь старых ковров, заламинированных объявлений и опилок.
Часть моих воспоминаний расплывчата, потому что почти все время здесь я провела в медикаментозном тумане. Доктор Эванс, мой психиатр, постоянно увеличивала дозу успокоительных препаратов, но сколько бы таблеток я ни принимала, я продолжала чувствовать растущее внутри напряжение.
— Я хотела бы, чтобы не нужно было принимать таблетки, — сказала я ей однажды во время еженедельного приема. — Я хотела бы, чтобы мне не нужно было все время контролировать свои эмоции.
— Симптомы, — ответила она. — Лекарства контролируют твои симптомы.
Я вышла из кабинета с ощущением, что она откусила невидимую часть меня.
Отраженный солнечный свет заливает окна, окрашивая их в цвет расплавленного золота. Зрение становится нечетким. И внезапно мне снова десять лет, я маленькая худощавая девочка с косичками, бледной кожей и отсутствующим выражением лица. Я плетусь по узкому коридору, наблюдая за своим размытым отражением на блестящей плитке.
Раздается взрыв смеха. Впереди я вижу трех парней, окруживших пухлого мальчика поменьше с покрасневшими и опухшими от слез глазами. Я узнаю его. В прошлом году его отец совершил самоубийство, все об этом говорили.
— Ты ведь знаешь, почему он покончил с собой? — раздается чей-то громкий голос. — Он не смог вынести, что его сын — гомик.
Новый взрыв смеха.
Кровь пульсирует в моей голове все сильнее. Красноватая дымка застилает глаза. Я медленно приближаюсь к ним.
Один из взрослых мальчиков поворачивается ко мне с усмешкой:
— Смотрите-ка, это же Робо-тор-моз…
Мой кулак влетает ему в зубы, откидывая его назад. Его руки разлетаются.
Драка проходит как в тумане. Они тянут меня за волосы, хватают и пытаются повалить, я просто продолжаю бить их руками и ногами. Капли крови брызжут на плитку. Один из ударов прилетает мне в живот, но я едва его чувствую. Я кусаю чью-то руку, раздается крик.
Я и раньше набрасывалась на задир, но ничего похожего на эту драку не случалось. Я сорвалась.
Не знаю, почему мне нужно было увидеть, как обижают кого-то другого, чтобы это произошло, но драться мне так приятно, что не могу остановиться. Когда все закончилось, мальчишки дают деру по коридору, а я стою, прислонившись к шкафчикам, вся в поту, и тяжело дышу. На костяшках кулаков кровь.
Позже я сижу в кабинете директора, ерзая на твердом пластмассовом стуле. Левая щека болит. Уже набухает синяк.
Директор смотрит на меня своими темными, маленькими, как у землеройки, глазами.
Я ему не нравлюсь. Я знаю это, потому что однажды, когда меня отправили к нему в кабинет, я прижала ухо к двери и подслушала, как он говорит секретарше: «В этой девчонке есть что-то противоестественное. Иногда она ведет себя как маленький взрослый, а иногда — как дикое животное. Я просто не знаю, как с ней справиться».
— Не думаю, что ты осознаешь всю серьезность того, что натворила, — говорит он. — Ты покалечила троих учеников. Несколько свидетелей утверждают, что ты напала на них без причины. Я знаю, что у тебя есть специфические трудности, и старался быть терпеливым, но я не потерплю подобного насилия в своей школе. Ты это понимаешь?
Я смотрю на него враждебно.
— То, что они делали с тем мальчиком, хуже того, что я сделала им.
Он медленно втягивает воздух через ноздри, затем выдыхает.
— Тебе нужно было обратиться к учителю или сразу прийти ко мне и рассказать об этом.
— Я уже так делала раньше. Я делала так, когда меня обижали, но ничего не изменилось. Если вы думаете, что я и дальше буду это терпеть, вы дурак.
Его рот вытягивается в прямую тонкую линию. Он берет трубку и набирает номер.
Вскоре приезжает мама. Директор рассказывает ей о том, что произошло. Мама слушает молча, лицо ее постепенно бледнеет.
— Мне очень жаль, мисс Фитц. Вашей дочери требуется более специализированная забота, чем можем предоставить мы. Я уверен, вы знаете, существуют школы для таких детей, там о ней смогут лучше позаботиться.
Мама крепко сжимает ремешок сумки, так что кожа пальцев белеет.
— Вы не можете так с нами поступить, — ее голос звучит тихо и дрожит, как у маленькой девочки. — Пожалуйста. Она… у нее стало получаться…
— Так будет лучше для Элви, — говорит директор. — Для всех так будет лучше, включая вас, — его тон меняется, становясь мягким и приторным. — Вот вы живете в сильном напряжении, не так ли? Работаете на полную ставку, воспитываете дочь в одиночку. Вам нужен отдых. Возможно, если бы у вас была дополнительная поддержка…