ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
На следующий день, когда я захожу навестить Стэнли, он сидит на кровати, опираясь на стопку подушек, его рука в пластиковом гипсе и на перевязи. Он бледный, под глазами темные круги.
— Привет, — его голос звучит иначе. Это как слушать песню, сыгранную чуть фальшиво. Он не смотрит мне в глаза.
Я стою в дверном проеме, не решаясь зайти.
— Как твоя рука.
— Болит, но я буду жить. Меня сегодня выписывают. Врачи хотели, чтобы я остался дольше, но я отказался. Я через такое уже проходил. Хочу просто оказаться дома, — он улыбается расплывчатой улыбкой. — Сможешь меня подвезти?
По дороге домой он молчалив и замкнут. Возможно, он все еще не отошел от обезболивающих.
Я задумываюсь, собирается ли он обратиться в полицию. Я стараюсь не связываться с властью, если нет острой нужды, но, насколько мне известно, у него подобных барьеров нет.
— Что ты сказал людям в больнице. О том, что произошло.
— Сказал, что поскользнулся на льду.
Одной рукой я хватаюсь за свою окровавленную толстовку, размышляя, не из-за меня ли он соврал, чтобы для меня обошлось без последствий.
— Я твой должник, — замечает он. — Если бы ты не сделала, что сделала, я бы сейчас весь был в гипсе, а не только с подвязанной рукой.
Он все еще не смотрит на меня. Он встревожен. Ну конечно, он же только что видел, как я превратилась в настоящего примата. Он видел, как я практически откусила человеку ухо.
Когда мы оказываемся у него дома, я укладываю его в постель и подкладываю ему под спину подушки. Я замечаю, что он дрожит, и подтягиваю одеяло до груди.
— Спасибо.
Лампа горит, но в комнате полно теней. Модели самолетов стоят рядами на полке, их цвета приглушены в тусклом отблеске света.
Я сажусь на край кровати.
Его глаза прикрыты, тонкие веки кажутся в синяках.
— Прости, — шепчет он.
Я моргаю:
— За что.
— Он сказал тебе все эти ужасные слова. Я так… взбесился. Но ничего сделать не смог. Это была даже не драка, а избиение.
Ах вот о чем он переживает?
— Все прошло. Это уже не важно.
— Конечно, важно. — Его рука сжимается в кулак. — В мире полно таких людей. Зачем я нужен, если даже не могу тебя от них защитить?
Мои плечи напрягаются.
— Я не просила меня защищать.
— Я знаю. Но я хочу. Хотя бы раз я хочу сделать чью-то жизнь легче, а не усложнять ее. Я не хочу быть обузой. Разве это плохо?
— Никакая ты не обуза. Прекрати говорить глупости, — слова звучат жестче, чем я хотела.
Его неровное дыхание заполняет комнату.
— Прости, — он улыбается одними губами, глаза смотрят в сторону. — Наверное, я просто слаб.
Я встаю на ноги.
— Тебе нужно принять болеутоляющее.
Я даю ему стакан воды и таблетки, которые мы купили по дороге, Стэнли проглатывает их.
— Иди, если хочешь, — бормочет он. — Я немного посплю.
Я не двигаюсь с места. Что-то не так, что-то, что не связано с этими отморозками.
— Поговори со мной.
Он сжимает губы в тонкую линию. Смотрит в сторону.
— Стэнли.
Он закрывает глаза. Проходит несколько минут, и я уже думаю, что он уснул. Но он начинает говорить — тихо и удивительно спокойно.
— Ты ведь заметила? В смысле… мои глаза.
— Что с ними.
— Я думал, что ты уже точно поняла, в чем дело, — говорит он. — Ты столько всего знаешь. Но это, конечно, редкая болезнь.
— Что именно.
— Несовершенный остеогенез. Это просто изящный способ сказать, что мои кости легко ломаются. Я могу нормально делать бóльшую часть вещей, но… скажем, я не занимался всевозможными видами спорта в детстве.
Я помню, как он сказал, что сломал берцовую кость и что ненавидит больницы. «Я неуклюжий», — говорил он.
— Сколько раз ты себе что-то ломал.
— За всю жизнь? Я не знаю. Я потерял счет после пятидесятого раза.
— Пятьдесят переломов, — мой голос звучит странно, как будто издалека.
— Бóльшая их часть случилась в детстве. Кости очень хрупкие в период роста. Я часто пропускал школу. У меня было множество операций. Иногда я чувствую себя Франкенштейном, меня разрезали и собирали столько раз, — он хихикает, как будто это шутка. — На меня теперь срабатывают металлодетекторы, потому что в обе мои бедренные кости имплантированы стержни. Без стержней я смог бы ходить только на костылях. Но я со всем нормально справляюсь. И слух я не потерял, что часто происходит у людей с моим диагнозом. Мне повезло. — Он ненадолго умолкает. — В общем, это очень пространное объяснение того, отчего у меня такие странные глазные яблоки. Это потому, что коллаген вырабатывается неправильно.