Я чувствую, как сдавливается и напрягается моя грудная клетка. Я не сразу осознаю, что это чувство вины, хотя не до конца понимаю, отчего оно.
— Мне жаль.
— Все в порядке. Я научился принимать себя как есть. Почти что. Но я знаю, что такое ходить с ярлыком диагноза, когда весь мир говорит тебе о твоих ограничениях и вещах, которые ты никогда не сможешь сделать.
Я сижу неподвижно, руки скрещены на груди, колени плотно сжаты. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что все очевидно — его трость, глаза, то, как он говорил о переломах, словно это привычное дело. Как я не заметила? Или не хотела замечать?
— Родители всегда ругались, — говорит он. — В основном из-за денег, их всегда не хватало. Все уходило на мои медицинские счета. Я так часто бывал в больнице, что знал имена всех врачей и медсестер. Они любили меня, потому что я им улыбался, а когда они спрашивали, как я себя чувствую, я всегда отвечал, что хорошо. Я говорил им, как рад, что столько людей так хорошо обо мне заботятся. Они все думали, что я смелый маленький солдатик. Но все было иначе. Ведь это они разрезали меня и вставляли мне стержни, они выдавали мне обезболивающее. Мне было просто необходимо нравиться им. То была не смелость, а выживание.
Моя рука взлетает к косичке и начинает ее дергать.
— Я думал об этом вчера ночью, — продолжает Стэнли. — И запомнил, что ты сказала про крольчих, как они растворяют в теле своих малышей, если с ними что-то не так.
Я резко втягиваю воздух.
— Все, как ты сказала. Любовь не платит по счетам.
Нет, нет, нет! Я хочу сделать пространственно-временной скачок и удалить эти слова.
— Я говорила не о тебе, — шепотом возражаю я.
— Знаю. Но такой будет моя жизнь, Элви. Еще больше переломов и больниц, месяцами ходить в гипсе или на костылях и нуждаться в помощи во всем. А когда-то я, возможно, оглохну или окажусь в инвалидном кресле, или все вместе. Мне притвориться, что это неважно? Словно в этом нет ничего такого? Как я могу просить кого-то… — его голос надламывается.
Я хватаю себя за руку, вдавливая пальцы в кожу так, что может появиться синяк.
— Я тоже больная.
— Нет! Ты бы видела себя! — он улыбается, в его лице полно горечи. — Тебе не нужен белый рыцарь, который бежал бы тебя спасать. И даже если бы был нужен, я не могу… — его голос снова обрывается. — Я просто бесполезный…
Я целую его. Я даже не задумываюсь об этом, тело движется само по себе.
Я приближаюсь слишком быстро. Мы сталкиваемся зубами, и он охает. Я немного отстраняюсь, затем снова приближаю свое лицо, осторожнее и нежнее. У него теплые, немного шершавые потрескавшиеся губы. Я не уверена, правильно ли это делаю. Может быть, это и не важно.
Я отстраняюсь, он смотрит на меня большими ошеломленными глазами.
— Зачем ты?..
— Захотела.
Он несколько раз моргает. Выражение его лица стало пустым, как будто в мозгу взорвалась крошечная атомная бомба, уничтожив все мысли.
— Ты обязательно должен был появиться на этом свете, Стэнли. Мне не стоило этого говорить в «Бастерз». Я сказала не подумав. Я расстроилась, потому что… — слова будто упираются в стенку моего горла. Отчего-то очень сложно в этом признаться, — потому что мне не понравилось, что ты был с ней.
— Я… Подожди. С кем?
Мое лицо горит.
— С той девушкой, Дороти.
Его рот приоткрывается.
— Так тебя это беспокоило?
Я хочу заползти под кровать и спрятаться.
— Элви… но я же сказал тебе, мы с Дороти просто сидим рядом в классе. Мы с ней даже не друзья.
— Ты ей нравишься, — бормочу я.
— Ей нравится играть в мамочку. Девушки часто так себя со мной ведут, потому что я тихий ботаник с палочкой. Они никогда не обращали на меня внимания, не в таком качестве. Вот почему я был так удивлен, когда ты предложила мне… — на его щеках появляется легкий румянец, — ну знаешь.
Ну конечно, Стэнли не кажется себе привлекательным. Он не понял бы, что женщина с ним флиртует, даже если бы она задрала юбку и показала свой зад, как делают иногда возбужденные самки карликовых шимпанзе.
— Элви, взгляни на меня.
Я заставляю себя посмотреть в его глаза.
— Мне она не нужна. Я хочу тебя, я хотел бы быть с тобой.
Внутри меня смущение и путаница. Будь я хорошим человеком, я бы сама толкнула Стэнли в объятия Дороти, потому что она может столько дать ему, все, чего я не могу. Но я не могу отрицать прилив яростной животной радости, которую испытываю при этих словах. «Я хочу тебя».
Он приподнимается, охватывает меня сзади за шею и приближается ко мне.
На этот раз поцелуй более медленный. Более нежный. Я чувствую слабый привкус черешни, он, наверное, ел мармелад в больнице.