Капля горчицы из моего сэндвича падает на булыжник у меня под ногами. Я откусываю еще кусок, но хлеб кажется сухим, как бумага, и застревает в горле.
Днем, перед окончанием моей смены, мисс Нэлл, владелица зоопарка, вызывает меня в кабинет. Она впивается в меня взглядом, постукивая накрашенными ногтями по подлокотнику. У мисс Нэлл коренастая фигура и короткая стрижка, а от ее нарядов всегда рябит в глазах. Сегодня она в ослепительно-розовом пиджаке — того же цвета, что и окрас Герцога, попугая, сидящего в клетке в углу кабинета. На его груди, откуда он выдрал перья, зияет проплешина, еще одна нервная привычка.
— Ты ведь знаешь, почему ты здесь, не так ли? — спрашивает она.
Я ерзаю на стуле:
— Из-за того, что я сказала. Но я просто ответила на…
— Элви!
Я умолкаю.
— Я знаю, что ты же не такая дурочка, какой иногда хочешь казаться. — Она использует частицу «же», только когда сильно волнуется. Меня это нервирует. — Тебе должно хватать ума не рассказывать первому встречному ребенку про пестики и тычинки. Особенно если его мамаша где-то поблизости.
— Я просто рассказывала про анатомию гиен. В мои обязанности входит отвечать посетителям на любые вопросы о животных. Вы сами мне говорили.
Она на мгновение закрывает глаза и трет переносицу:
— Ладно, завязывай!
Из клетки в углу попугай Герцог пищит:
— Завязывай!
Я таращусь на свои ботинки:
— Если хотите, я могу извиниться перед мамой мальчика.
— Нет, ты все еще больше испортишь.
Мне нечего сказать, потому что, вообще-то, она права.
— Знаешь, — произносит мисс Нэлл, — это ведь не первая жалоба на тебя, которую мне приходится выслушивать.
Я напрягаюсь:
— Пожалуйста, дайте мне еще один шанс! Я буду…
Она делает жест рукой:
— Расслабься, я не собираюсь тебя увольнять. Но я хочу, чтобы с посетителями ты держала свой глупый рот на замке. Занимайся кормом и уборкой.
Я задумываюсь:
— А что, если меня о чем-нибудь спросят?
— Притворись глухой.
— Это как?
— Ну не знаю. Начни жестикулировать, — она перебирает пальцами, словно играя невидимой ниточкой или творя заклинание. — Вот так.
— Я не знаю языка жестов.
— Ну притворись, — фыркает она.
Я киваю в страхе, что, если возражу, она передумает.
Хоть я и работаю здесь уже больше года, прекрасно понимаю, что положение мое ненадежно. На счету у меня меньше двухсот долларов. Я зарабатываю ровно столько, чтобы оплатить квартиру, продукты и проезд, и если я не смогу выполнять свои финансовые обязательства, то снова угожу под опеку государства. Я прекрасно понимаю, что, если не справлюсь со взрослой жизнью, судья может признать меня недееспособной, и это навсегда лишит меня свободы. А с моей историей это вполне вероятно. И тогда я могу застрять в пансионе не только до своего совершеннолетия, но на всю жизнь.
Я просто не могу потерять эту работу.
После работы, переодевшись, я иду в парк с утиным прудом и сажусь на свое обычное место под деревом. Спустя какое-то время смотрю на часы. Уже 6:05, а мальчика с тростью все еще нет.
Мне не нравится, что он опаздывает. Не пойму, почему меня это беспокоит, какое мне вообще до этого дело, но после неприятного, неожиданного визита доктора Бернхардта и нотации от мисс Нэлл мне кажется, что мой мир летит в тартарары. И это еще одна неувязка, еще один признак разлада.
Немного прогулявшись, я сажусь на траву и расковыриваю дырку на колене левого чулка. Я ковыряю ее, делая еще шире, пока наконец мальчик не появляется из двери лососевого здания. Я ныряю за дерево и оттуда наблюдаю, как он хромает через дорогу, к парку.
Сегодня отчего-то он кажется другим. Опускаясь на скамейку, он движется медленно и напряженно, словно ему больно. Он сидит ко мне спиной, поэтому я не вижу выражения его лица.
Я жду, вглядываясь и затаив дыхание.
Сначала он не двигается, просто смотрит вперед. Потом опускает голову и закрывает лицо руками, а его плечи трясутся в немых судорогах.
Он плачет.
Я сижу тихо и неподвижно. Через несколько минут плечи его перестают трястись, теперь он словно в оцепенении. Медленно поднимается. Затем достает из кармана телефон и швыряет его в пруд. Брызги распугивают уток, они взлетают, беспокойно крякая.
Мальчик, прихрамывая, уходит из парка. Некоторое время я не шевелюсь.
По его следам подхожу к лососево-розовому зданию. За стеклянными раздвижными дверями находится лобби с телевизором и искусственным растением в горшке. Я касаюсь кирпичной стены и провожу пальцами по полированной каменной табличке рядом со входом, с высеченной надписью «Элкленд-Медоуз».