Я делаю несколько шагов и касаюсь подушки. На пальцах остается слой пыли. На прикроватном столике стоит фотография, на ней — блондинка и с ней маленький светленький мальчик лет пяти-шести в синем поло улыбается на камеру. Стэнли с мамой.
Ее комната. Ее вещи, оставленные здесь без изменений.
За окном облако наплывает на лунный диск, и тени смещаются. На мгновение кажется, что по покрывалу на кровати проходит рябь, словно в комнате дует ветерок, и волоски на моей шее встают дыбом. Я выхожу, аккуратно закрывая за собой дверь, затем залезаю к Стэнли в кровать и сворачиваюсь клубочком рядом с ним.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
— Ты сегодня, кажется, в хорошем настроении, — замечает доктор Бернхардт.
Я сижу напротив него у себя в гостиной. Сегодня у него с собой планшет с бумагами и толстая папка.
— Я в хорошем настроении.
Его брови взлетают едва ли не до линии редеющих волос.
— Не помню, когда ты в последний раз говорила это.
Я пожимаю плечами: это правда. Прошло больше недели с той ночи со Стэнли, и все это время я чувствовала себя очень легко — почти в эйфории. Но я не хотела об этом сообщать доктору Бернхардту. После нашего разговора у подъезда, когда он предупредил меня, что я становлюсь созависимой, Стэнли — это последняя тема, которую я хочу с ним обсуждать.
— Что у вас в папке, — спрашиваю я.
— Ах, — он залезает в планшет и достает из него несколько бумаг. — Я хотел пройтись по вопросам. На встрече с судьей Грей ты, разумеется, захочешь произвести впечатление профессионального и зрелого человека. Она, скорее всего, станет задавать тебе много вопросов о работе и жилищных условиях, в таком духе. Давай попрактикуемся, я буду судьей Грей, а ты отвечай на мои вопросы. Итак, Элви. Как тебе живется одной?
— Нормально.
— Здесь написано, что ты работаешь в зоопарке… Как дела на работе?
— Нормально.
— Ты не можешь на каждый вопрос отвечать «нормально». Попробуй отвечать чуть подробнее. Тебе же нравятся животные? Расскажи об этом. Важно показать себя профессионалом, но тебе нужно произвести теплое впечатление… человеческое.
— То, что я человек, должно быть очевидно. Вам что, кажется, что она примет меня за робота. Или инопланетянку.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Тебе нужно вызвать ее симпатию. Понравиться ей.
— Она должна решить, могу ли я жить самостоятельно. Должно быть неважно, нравлюсь я ей или нет.
— Ты права. Должно быть неважно, но это важно, — он растягивает губы в тонкой напряженной улыбке и отводит глаза. — Знаешь, многим не нравятся социальные работники. Это важная работа, но нас считают дотошными назойливыми морализаторами, указывающим людям, как жить. А когда тебя не любят, это все усложняет. Это несправедливо, но так устроен мир.
Я ерзаю на стуле и не знаю, что ответить. Обычно он так о себе не говорит. Мне и самой не особо нравится доктор Бернхардт. Но мне вообще очень многие не нравятся. Хотя должна признать, за исключением нашей последней встречи, он был одним из наиболее приятных взрослых в моей жизни.
— Вы мне не не нравитесь, — говорю я.
— Что же, это приятно слышать, — говорит он. — Иногда так и не скажешь.
Мне никогда не приходило в голову, что доктору Бернхардту есть дело до того, нравится он мне или нет.
— Как обстоят дела с твоим другом? — спрашивает он. — Стэнли, кажется?
Я замираю. Раз он спросил меня напрямую, я не могу избежать этой темы, не соврав. Поэтому я отвечаю ему как обычно:
— Нормально.
— Так вы все еще видитесь?
Я ничего не отвечаю, и он отводит взгляд.
— Я понимаю, что выразил некоторые сомнения насчет вашей дружбы. Но, может, я просто влез не в свое дело. Я имею в виду — тем, что сказал, но это — твое решение. Я не стану пытаться мешать.
Возможно ли это? Может, я не так его поняла тогда? Может, он не угрожал мне, может, это просто мое сознание исказило восприятие? Мне хочется ему верить, но меня предавали в прошлом.
Спонтанно я решаю поверить ему на слово:
— Хорошо, потому что Стэнли — мой друг, и это не изменится, независимо от вашего мнения.
Он смотрит мне в глаза:
— Наверное, меня это не касается, но… он просто друг?
Даже если бы я захотела ответить на этот вопрос, я бы не знала как. На самом деле я до сих пор не знаю, какого рода у нас отношения со Стэнли. Мы не целовались с той ночи, когда он сломал руку. Мы не говорили об этом, и он не пытался повторить поцелуй. Может, он ждет, что я проявлю инициативу. Если учесть мои сложности с границами, это не лишено смысла. Я продолжаю размышлять об этом, проигрывая ту ситуацию в своей голове. Часть меня хочет попробовать еще раз. Но волна тревоги останавливает, предостерегающий шепот доносится из Хранилища.