— Давай попробуем, — говорю я.
Мы берем напрокат две пары коньков и садимся на скамейку.
Солнце почти зашло, и цвета кажутся приглушенными. Прожекторы, стоящие по кругу, работают, но не на полную мощность; от них идет мягкое белое сияние. Снег падает крупными хлопьями, покрывая скамейку, нашу одежду и волосы. Я завязываю свои коньки, затем наклоняюсь, чтобы завязать его, делаю крепкие узлы и закрепляю шнурки вокруг щиколоток для большей устойчивости.
— Хорошо сели.
— Да, спасибо.
Несколько минут он просто смотрит на лед с отстраненным выражением лица. Я замечаю, что пальцы его здоровой руки впились в бедро.
— Стэнли…
— Извини, — он напряженно выдыхает. — У меня появились сомнения.
Я неуклюже обвиваю его руками. Мне все еще плохо даются объятия, руки деревянные, негнущиеся, как у манекена, но дрожь Стэнли постепенно утихает. Это новое для меня чувство — унять страх другого. Сильное чувство.
— Я не дам тебе упасть, — говорю я.
Он слабо смеется.
— Это я тебе должен говорить. Ты же первый раз стоишь на коньках.
Я отпускаю его и скрещиваю руки.
— Ну тогда не дай мне упасть тоже.
— Не дам, — он кладет руку мне на плечо, опирается и встает на ноги.
— Готова?
Стэнли ведет меня на лед, трость остается возле скамейки. Он движется маленькими осторожными шажками, опираясь на мое плечо.
Ноги у меня немного подкашиваются. Я двигаюсь по сантиметру вдоль ограды. Стэнли берет меня за руку.
— Давай прокатимся чуть дальше.
Я сжимаю зубы, все конечности выпрямились и напряжены, мы катимся к центру катка. Как только я позволила себя в это втянуть?
— Кажется, я передумала, — выдавливаю я сквозь сжатые зубы.
— Мы не упадем, обещаю.
Я двигаюсь неловко, прокатывая вперед то один, то другой конек. Туловище покачивается из стороны в сторону, руки прижаты к бокам. Но он все равно берет меня за руку.
— Я серьезно, — рычу я. — Не думаю, что могу это сделать.
— Просто держись.
Я впиваюсь в него взглядом, но он выглядит абсолютно искренним. Теперь, когда он оказался на льду, ему, кажется, удалось справиться с тревогой. Я же, наоборот, чувствовала себя куда спокойней, пока не ощутила, насколько неустойчивы коньки. Как вообще люди на них держатся?
Но это важно для Стэнли. Я делаю глубокий вдох и киваю.
Он начинает двигаться, и я позволяю ему себя вести. Я начинаю расслабляться, почти против собственной воли. Его нога проскальзывает и едет в сторону, и я ловлю его, поддерживая за талию. Он хватается за мое пальто. Мое сердце быстро бьется в такт его.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я киваю, но не двигаюсь с места, потому что боюсь, что, если сделаю хоть движение, мы оба повалимся на лед. Я чувствую себя неуклюже и неустойчиво, словно жеребенок, делающий первые шаги.
— Вот видишь? — шепчет он мне на ухо. — Ничего страшного.
Он кладет подбородок мне на макушку. И пару минут мы просто стоим. Странно касаться кого-то, не ощущая необходимости убежать.
Он ведет меня обратно к ограде. Едва заметная улыбка растягивает уголки его губ.
— Эй, а ну-ка посмотри.
Мне не нравится, как это звучит.
— На что посмотреть.
Он разворачивается и маленькими шажками движется к центру катка, оставляя меня у ограды в полной беспомощности.
— Просто смотри! — кричит он.
Он движется так неожиданно грациозно, что это кажется нереальным. Он начинает нарезать круги и успевает сделать половину восьмерки, прежде чем его ноги запутываются и разъезжаются. Он даже не падает, а, скорее, оседает.
Я пытаюсь подбежать к нему. Но лед вылетает из-под ног, и я больно приземляюсь на коленки. Задыхаясь, я подползаю к нему. Он лежит на спине.
— Стэнли!
К моему удивлению, он смеется, хотя звук получается напряженный и отрывистый, словно он хватает воздух ртом.
— Ты рехнулся, — я помогаю ему встать, и он обнимает меня за талию. Он хромает чуть больше обычного, пока мы уходим со льда. Мы садимся рядом на скамейку, запыхавшиеся и потрясенные. Он улыбается, в уголках его глаз появляются морщинки.
Я смотрю на его ноги.
— Ты уверен, что ничего не сломал.
— За меня не переживай. У меня же железные стержни в бедренных костях, помнишь? — он ударяет кулаком по ноге. — Я бионический человек, меня не прошибешь.
— Ну, голову твою точно не прошибешь. Она у тебя целиком каменная.