Мама приехала в тренировочных штанах и с мокрыми волосами, явно только что из душа. Как сейчас помню, как она сидит в кабинете директора, широко распахнув серые глаза и крепко вцепившись в лямку своей сумки.
— Элви, — тихо спросила она, — ты зачем ударила учительницу?
— Она схватила меня, — ответила я вполголоса. — Мне было больно.
— Да я едва коснулась ее, — возмутилась миссис Кранц. — Не могло ей быть больно.
Но мне было. Мне было больно от разных вещей — от слишком яркого света, от громкого шума, от колючих платьев, но мне никто не верил.
— Меня обожгло, — не унималась я.
— Обожгло? — миссис Кранц нахмурилась.
Директор откашлялся:
— Мисс Фиц… вам, наверное, стоит показать дочь специалисту.
Мама свела брови:
— Врачу? Но зачем?
— У вашей дочери уже не первый раз проблемы в школе. Я могу посоветовать, к кому обратиться, если хотите, — и он протянул визитку. — Поймите, мы просто пытаемся помочь. А сейчас вам лучше забрать ее домой.
Я сидела на стуле понурившись, положив на колени плотно сжатые кулаки.
По дороге домой мама молчала, не мигая глядя в лобовое стекло. Лучи солнца золотили пряди ее волос.
— А когда я тебя касаюсь, тебе тоже больно? — спросила она.
— Нет, когда ты — нет.
Ее напряженные плечи расслабились:
— Ну слава богу. — И она снова замолчала.
В машине было жарко. Футболка прилипла к спине:
— Зачем, интересно, директор хочет отправить меня к врачу, я же не болею.
— Не болеешь, но… — она закусила губу, — нам все равно стоит сходить, просто чтобы убедиться. — Ее глаза заслезились от яркого света. — Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, Элви?
Затхлый запах одеяла проникает в сознание, вытягивая меня из воспоминаний. Внезапно одеяло начинает сковывать, а не защищать. Я вздыхаю, преодолевая ощущение удушья, и вскакиваю, прорываясь наружу из своего кокона.
Свет луны, сочащийся из маленького окошка, освещает плитку, сеть трещин на стене и ржавые проплешины ванны.
Тело тяжелеет, я прислоняю голову к стене. Горло мое на мгновение сжимается, и я проглатываю нахлынувшее чувство. Мамы больше нет. Жить прошлым ни к чему. Я заталкиваю воспоминание о том дне поглубже в подсознание, где ему и место.
Сосредоточься. Нужно сформулировать проблему: доктор Бернхард хочет, чтобы у меня появилась социальная жизнь. Но он не может меня обвинить в том, что другие люди не хотят со мной общаться, поэтому нужно просто показать ему, что я пыталась, и тогда он, может, оставит меня в покое.
Телефон, который я извлекла из пруда, лежит на кофейном столике. Я беру его в руки и изучаю информацию на спинке.
Стэнли Финкел. Так зовут мальчика из парка, мальчика с тростью. Но что я ему скажу?
Это совершенно неважно, напоминаю я себе. Я открываю ноутбук, захожу в почту и вбиваю адрес Стэнли в графу «кому». Я пишу первый приходящий на ум вопрос:
«Что ты думаешь о Копенгагенской интерпретации?»
Стэнли, скорее всего, подумает, что это спам. А даже если нет, он не знает, кто я такая, поэтому зачем ему отвечать.
Я касаюсь тачпэда и тяну курсор в угол экрана, чтобы закрыть почту. Однако, прежде чем я успеваю это сделать, в папке входящих сообщений появляется письмо:
«Привет, ТысячаВрагов:) Интересный ник. А мы знакомы?»
Я застываю на месте. Пот крошечными холодными каплями проступает у меня на висках. Он задал вопрос, нужно хоть что-то ответить. Я пишу: «Нет».
«А откуда у тебя мой имейл?»
«На твоем телефоне написан. Я нашла его в парке. Он больше не работает».
Пауза.
«А, все нормально. Мне давно пора купить новый. Так что же такое Копенгагенская интерпретация?»
Я совсем не ожидала, что он ответит. Поэтому мне нужно несколько минут, чтобы собраться, а потом я пишу, быстро перебирая пальцами по клавиатуре:
«Это общее толкование квантовой физики. Оно заключается в том, что квантовые частицы не принадлежат одной объективной реальности, а существуют как множественные вероятности. Лишь акт наблюдения или измерения этих частиц приводит к тому, что они сваливаются в одну реальность. Мыслительный эксперимент, известный как „кот Шрёдингера“, — типичный пример этой трактовки. Внутри коробки сидит кот. Будет кот жить или умрет, зависит от поведения субатомной частицы. Если частица закрутится в одну строну, откроется колба со смертельным газом. Если же закрутится в другую — колба останется закрытой. По Копенгагенской интерпретации, пока коробка закрыта, и то и другое существует как вероятности, поэтому кот одновременно и жив, и мертв. И только если открыть коробку, появляется единственная реальность».