Слова расплываются. Руки начинают трястись, а пальцы напрягаются, сминая бумагу.
Я бросаю газету и выбегаю из магазина.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В больнице Святого Матфея меня не пропускают дальше регистратуры. Возможно, потому, что я не близкий родственник Стэнли, или потому, что я выгляжу как сумасшедшая в своей грязной одежде и со спутанными волосами. Но я не ухожу. Я сажусь в одном из залов ожидания. И когда кто-нибудь что-то говорит мне, я монотонно отвечаю, что хочу видеть Стэнли Финкела.
У меня нет сил и голова кружится от голода, но мне все равно. Я буду здесь сидеть, сколько потребуется.
Наконец ко мне подходит медсестра: «Мы сообщили ему, что вы здесь. Он говорит, что вы можете зайти».
Я следую за ней в лифт, мы поднимаемся на третий этаж. Она ведет меня по длинному стерильно белому коридору и останавливается напротив двери.
— Ему постоянно делают операции, — произносит она. — Советую вам не задерживаться.
Она открывает дверь. Я замираю на пороге. В палате одна-единственная кровать, закрытая шторами со всех сторон.
Я делаю глубокий вдох и вхожу в палату. Сестра закрывает дверь за моей спиной.
— Стэнли, — зову я. Никто не отвечает.
Я медленно подхожу к кровати и раздвигаю шторы.
Увиденное повергло меня в шок, и в глазах тотчас помутилось.
У Стэнли не осталось почти ни одного места, которое не было бы в гипсе или перевязано. Из его запястий и груди тянутся трубочки, точно он наполовину стал машиной с тянущимися проводами. Толстый гипс опоясывает его тело снизу до талии, его ноги подвешены на тросах, которые крепятся к штанге кровати. Шею обхватывает бандаж, а лоб заклеен пластырем, сквозь который проступают ржавые пятна запекшейся крови.
Он приоткрывает глаза. В тишине слышится отрывистое дыхание. Он проводит по пересохшим губам кончиком языка: «Привет». Голос его звучит слабо и хрипло. Он рассматривает меня некоторое время с выражением, которое сложно прочитать. Затем снова закрывает глаза, словно ему тяжело держать их открытыми.
Я не могу отвести от него взгляд. Дышать больно.
— Как ты себя чувствуешь, — глупый вопрос, но мне нужно что-то сказать.
— Спать хочется. Они накачивают меня лекарствами.
Он не кажется сердитым и даже не особенно расстроенным. Я едва стою на ногах. Беру стул и сажусь.
— Я видела статью.
— Они написали об этом в газетах?
— Да.
Он переводит взгляд на меня. На одном из его белков красная сеточка, где лопнул сосуд, но его радужные оболочки все такие же ясные и ярко-голубого цвета.
— Наверное, больше писать не о чем.
— Он врет полиции — говорит, что ты это начал. Что ты спровоцировал его.
— Это правда, — отвечает Стэнли.
От удивления я открываю рот.
Он снова закрывает глаза.
— Мы столкнулись в парке. Совершенно случайно. Он был один, без громил. Он собирался уйти, но я стал кричать на него, обзывая ублюдком. Он говорил, чтобы я заткнулся, но я не затихал. Даже когда он повалил меня на землю. И когда все закончилось, он остановился и мы посмотрели друг на друга, и… — его дыхание прервалось. — Он был просто мальчишкой. Глупым ребенком с пирсингом и кожаной курткой. И он выглядел ужасно напуганным. Он испугался не меня, а себя самого… испугался того, что натворил.
Свет за окном сгущается, становясь янтарного оттенка, и веки Стэнли кажутся тонкими и хрупкими. Они почти просвечивают насквозь.
— Сколько переломов, — спрашиваю я.
— Семнадцать. В основном — в ногах, но сломаны ключица и несколько ребер тоже.
Его глаза все еще закрыты. Когда он снова заговаривает, голос кажется удивительно спокойным:
— Знаешь, тебе не нужно здесь быть. Знать, что ты здесь сидишь из чувства вины, еще тяжелее.
Мое сердце пронзает острая боль.
— Я здесь не поэтому.
— Тогда почему?
Я открываю рот, но из него не выходит ни единого звука.
— Просто уходи, — в его голосе все так же нет злости, кажется, было бы даже проще, если бы он злился. — Не беспокойся за меня. Я бывал в таком положении тысячи раз. Иди домой.
— Я не могу пойти домой.
Он моргает и смотрит на меня, словно увидел впервые — растрепанные волосы, грязную одежду. Он морщит лоб.
— Что ты имеешь в виду?
— Я живу в своей машине.
Его глаза округляются:
— А мне ты когда собиралась об этом сообщить?
Я смотрю вниз и виновато тяну себя за косичку:
— Я не собиралась.
Повисает длинная пауза. Дыхание его звучит странно, мне сложно сказать, о чем он думает или что чувствует.
— Ты можешь спать у меня дома. Ключи лежат вон там, рядом с кошельком, на столике у окна. Ешь, что хочешь, а если нужно будет купить еще еды или что-то другое, распоряжайся всеми наличными, что там есть.