— Дай-ка мне твой пальчик, дочка!
Арзу растерянно взглянула на Вугара. Он спросил:
— Что это, мама?
— Материнское благословение!
Взяв Арзу за правую руку, она надела ей на палец обручальное кольцо, которое когда-то давно купила для своего старшего сына.
— Будь счастлива, детка! — И она поцеловала ее в лоб.
Глава девятая
На следующий день у проходной завода Вугар едва не столкнулся с Баширом Бадирбейли.
— Эй, осторожней! — раздраженно воскликнул Бадирбейли. — Чуть не сбил меня с ног!
Настроение Вугара мгновенно испортилось. Мало того, что с утра попался навстречу этот человек, которого он терпеть не мог, приходится еще выслушивать его упреки. Ненависть молнией сверкнула в глазах Вугара, но он сдержался и отступил:
— Прошу прощения!
Башир перешагнул порог и очутился лицом к лицу с Вугаром и с презрением покосился на него:
— Пах! Он, видите ли, просит! Мне нечего тебе подать! Странное дело, лезет на меня — и я же еще должен быть почтителен к нему!
Стараясь соблюдать внешнее спокойствие, Вугар снова извинился:
— Простите, профессор, я не видел вас.
— Где тебе видеть! — брюзжал Бадирбейли. — От радости ног под собой не чуешь, в облаках паришь!
Вугар ничего не ответил, считая неприличным препираться с человеком, который по возрасту годится ему в отцы. Молча повернулся и хотел продолжать свой путь, но Башир не унимался:
— Не иначе как про тебя поговорку сложили: еще усы не выросли, а он уже почтения требует… От зазнайства ходить разучился, готов человека растоптать…
— Напрасно прибедняетесь, профессор! Вас растоптать? Это мне не под силу… Да и кто решится на такое?
Бадирбейли не уловил иронии.
— В том-то и беда, что ты забыл свое место, решил, что тебе все дозволено…
— Слабенький аспирант, у которого еще усы не выросли, топчет вас, крупнейшего ученого?! Кто в это поверит?
— Нашлись покровители, хилого силачом захотели сделать!… Тайные игры затеяли?…
Убедившись, что раздражение Башира Бадирбейли вызвано не случайным столкновением в проходной, а делами на заводе, Вугар насмешливо ответил:
— Зря вы так думаете, профессор. Играми дети развлекаются…
— Я знаю, что говорю! Игры, гнусные игры! Хотите обмануть общественность, государство!
— Это ваше право так думать, профессор. У большинства мнение иное…
— Какое именно?
— А такое, что с точки зрения научно-технологической работа совершенна и промышленное ее значение — огромно!
— Кто же это высказывал подобные мысли?!
— Члены заводской комиссии, инженеры и техники, люди объективные и доброжелательные.
— Знаем мы этих объективных людей! — Рот Бадирбейли насмешливо искривился. — Все подстроено! Это делишки твоего Сохраба Мургузовича, детка. Иди к нему и скажи от моего имени, что его штучки не пройдут! А тебе лично заявляю: не жить в мире нашим звездам! В свое время не пожелал слушать меня, не посчитался с моими аргументами — теперь не жди пощады.
— Я не собираюсь заводить дружбу ни с вашей звездой, ни с чьей-нибудь другой…
— Много на себя берешь, Шамсизаде, — побледнел от злобы Бадирбейли. Летал бы пониже! Слишком уж ты уверен в себе!
— Уверенность порождается нравственной силой и твердой убежденностью в своей правоте, профессор.
У Бадирбейли задергалась нижняя челюсть, маленькие глазки сузились и стали совсем крошечными. Вугар ждал, что сейчас он разразится грубой бранью — это было свойственно ему, — но Бадирбейли неожиданно расхохотался:
— Одной убежденностью не проживешь, ничего не добьешься, детка! Пора бы знать! Однажды ты уже был за это крепко наказан.
— Не убежденность подвела меня, Башир Османович, а другое… И вы хорошо знаете, что именно…
— Гордец ты, Шамсизаде! Ничему тебя жизнь не научила, с твоим характером голову в целости до могилы не донесешь!
— О могиле не мне, а вам следовало бы задуматься, профессор.
Бадирбейли вдруг согнулся, съежился. «Горькая штука — старость! подумал он. — А этот сопляк еще смеет надо мной издеваться».
— Скажи-ка лучше, — грубо спросил он, — какая сила заносит тебя так высоко? На кого опираешься?
— На себя! И на непобедимую силу правды.
Бадирбейли как-то странно вздохнул, и в словах его послышалось притворное сочувствие, сожаление:
— Правдой не наешься и не напьешься, детка, не может она дать силу.
— А это от человека зависит, профессор. Один правдой и голод и жажду свою утолит, а другой растопчет ее…