Водитель говорил так искренне, что Вугару стало жаль его.
— Не горюйте, я помогу вас…
Но водитель, вздохнув, недоверчиво махнул рукой.
Мархамат-ханум с воплем ворвалась в больницу. Щеки ее были расцарапаны, она рвала на себе волосы. Наполнив рыданьями и криками приемную, кинулась к дежурной медсестре:
— Где моя дочь?! Что с ней? Я хочу видеть свое дитя!!!
Молоденькая медсестра растерялась, не зная, что ответить обезумевшей от горя матери. Эта растерянность лишь увеличила тревогу Мархамат-ханум, она вдруг смолкла, стала жалкой и беспомощной, слезы ручьями полились по щекам, она умоляюще сказала:
— Девушка, дорогая, почему ты молчишь? — Я мать Алагёз Гюнашли, скажи правду, что произошло?
Медсестра молчала, язык не поворачивался сказать правду. Да и где взять слова, которые могли бы утешить эту сгорбившуюся от горя женщину? Она крикнула куда-то в боковую дверь:
— Доктор, где вы?!
Не успел седовласый врач показаться в дверях, как Мархамат-ханум бросилась к нему:
— Что с девочкой? Где мое дитя?
Врач кивнул головой, указывая на дверь: следуйте, мол, за мной, и шагнул вперед.
— Почему вы молчите?! По телефону мне тоже ничего не сказали… Зачем терзаете мое сердце? Неужели…
— Будьте мужественны, — серьезно ответил врач.
От этих слов ноги Мархамат-ханум подкосилась, тело обессилело.
— Вай, рухнул мой дом!
Она покачнулась и стала валиться на спину, но медсестра, подскочив, с трудом удержала ее за руки. Врач вернулся, подал стул.
— Сядьте, так нельзя. Вы не первый год живете на свете… Возьмите себя в руки.
Но Мархамат-ханум не стала садиться, она вдруг ощутила неожиданный прилив сил и решительно двинулась к двери:
— Отведите меня к дочери!
Алагёз находилась в морге. Мархамат-ханум с трудом узнала дочь, лицо ее было обезображено. Вздрогнув, она попятилась, издали глядя на нее, и вдруг с жутким криком упала на труп, потеряв сознание.
Очнулась она не скоро. Ее долго приводили в чувство. С удивлением разглядывала Мархамат-ханум склонившиеся над ней лица, не понимая, где находится. И лишь когда ее немой бессмысленный взгляд, обежав сумрачное помещение, остановился на мертвой дочери, вопль, который мог заставить содрогнуться целый мир, вырвался из ее груди. Рванув спутанные, рассыпавшиеся по лицу волосы, она стала клочьями выдирать их и сквозь рыданья спрашивала:
— Кто не пощадил невинного моего ребенка? Единственная она была у меня! Краса и свет моего дома, а-а-а-а…
Она била себя по голове, по коленям. Потом снова бросилась к Алагёз, гладила ее волосы. Легко, словно боясь причинить боль, стала трогать ушибы на лице и, наклонившись, целовала ссадины.
— Ну можно ли так, доченька? — приговаривала она. — За что ты причинила мне такое горе? За что оставила маму одну на земле? Как я стану жить без тебя, как вынесу нашу разлуку?! О-ох, о боже, о-ох!
Вдруг она выпрямилась, обернулась, глаза жадно обшаривали помещение. Ей вспомнилось, среди людей, собравшихся на ее крики, она видела, Вугара, неотчетливо, расплывчато… Но тогда она не успела сосредоточиться и теперь искала его. «Он — враг мой! Из-за него случилось несчастье! Все он, он, этот безродный…»
Вугар стоял в углу, возле двери, подавленный, жалкий. Горестные вопли Мархамат-ханум расслабили его, глаза были полны слез, и он с трудом удерживал их.
— Убийца! Он, он погубил невинное мое дитя! — Мархамат-ханум с криком подскочила к нему, одной рукой царапая его лицо, другой нанося удары куда попало. Вугар молча, выставив вперед руки, пытался заслониться. Этот его жест вызвал у Мархамат-ханум новый прилив ярости. — Я всю кожу сдеру с тебя этими ногтями! Труп твой растяну на полу! Не позволю, чтобы нога твоя ступала по земле! Не позволю!
Вугар не двигался с места, безмолвно перенося оскорбительную и бесстыдную ругань, проклятья.
— Что вы смотрите? Держите ее! — раздался чей-то задыхающийся возглас.
Это был Сохраб, он только что примчался в больницу. Услышав голос мужа, Мархамат-ханум разбушевалась еще больше.
— Уберите ее, чего вы ждете! — твердо повторил Сохраб. Какие-то люди в белых халатах, в немом изумлении наблюдавшие за разыгравшимся скандалом, словно очнулись. Два санитара схватили Мархамат-ханум за руки и отвели в сторону. Топая ногами, рыдая, во весь голос она кричала: