— Хватит! Слышишь, говорю тебе, хватит!
Но профессора не так-то легко было вывести из себя. Как послушный ребенок, он отодвинулся от стола, откинулся на спинку мягкого кресла, поправил очки и, скрестив на груди руки, выжидательно взглянул на Мархамат.
Мархамат усилием воли подавила злобу. Она отнюдь не принадлежала к числу тех безрассудных женщин, которые слепо подчиняются ярости и не понимают, что творят. Все ее действия были точно рассчитаны. Гнев, бешенство, ругань — это лишь когда нужно. Но она умела быть и кроткой, и ласковой, и обходительной. Особенно если понимала, что не может решить тот или иной вопрос без помощи Сохраба. Тут она мгновенно становилась мягкой как шелк. В таких случаях обычно дожидалась возвращения мужа с работы, сама открывала дверь, торопилась обласкать, повкуснее накормить, твердила о том, как соскучилась, сочувствовала его усталости — словом, разливалась соловьем. Не ограничиваясь словами, она помогала ему раздеться, умыться, усаживала за стол, кружась, ночная бабочка вокруг горящей свечи. Не стесняясь присутствия свекра и дочери, то и дело обнимала за плечи, целовала щеку. А когда Сохраб шел в спальню отдохнуть, ложилась рядом, перебирала пальцами его поседевшие волосы, была нежна, как невеста, и кончалось все это тем, что она добивалась от мужа исполнения своей просьбы…
В житейских вопросах профессор был беспомощен, они просто не интересовали его. В семейные дела он вмешивался редко. Погруженный в свои изобретения, научные поиски, он готов был исполнить любое требование жены, лишь бы его оставили в покое. А Мархамат только это и нужно. Смолоду сумела она нащупать слабое место в характере мужа и стала полновластной хозяйкой. Все проходило через ее руки, даже зарплату она получала сама, расписываясь за Сохраба в ведомости, и контролировала каждую копейку.
Вот и теперь Мархамат быстро сообразила, что пора сменить гнев на милость, и сразу стала мягкой и кроткой. Обняв Сохраба за шею, она прижалась к нему и умоляюще зашептала:
— Родной мой, ну прошу тебя, нельзя так много работать. Если себя не жалеешь, меня пожалей. Что же получается? Ночами я лежу одна со своими мыслями, глаз не могу сомкнуть, словом не с кем перемолвиться. Порой так страшно делается от одиночества, что кажется, стены вот-вот рухнут и погребут меня заживо. Прошу тебя, пойдем со мной…
Профессор по-своему истолковал ее слова и громко расхохотался.
— Да что с тобой, Мархамат? Можно подумать, что ты сегодня невестой переступила порог моего дома! Мы двадцать пять лет женаты, не пора ли остепениться?
— Вот ты говоришь, что я молода, как невеста, — подхватила Мархамат. Не молода я, а беспомощна стала, как пятилетний ребенок… Ну, прошу тебя, отложи работу…
— Не могу, это очень важно.
— Я все понимаю, но погляди в окно, скоро утро, а ты еще за столом. Встань, говорят тебе, работа не волк, в лес не сбежит. Завтра докончишь.
— Завтра будет другая работа!
— Конечно, будет! Зачем же ты упорствуешь? Не упрямься!
— Иди, я допишу и приду, совсем немного осталось…
— Нет, без тебя не пойду!
Мархамат снова начала злиться. С ненавистью поглядев на груду рукописей, лежавшую на столе, пренебрежительным жестом сдвинула бумаги в сторону.
— Вот они, враги мои! — негромко заговорила она. — Это они, книги, бумаги, отняли у меня мужа. Это они, соперники, не дают мне поговорить с тобой, посоветоваться, отвести душу. Я ревную тебя к ним, ох как я ревную!
Сохраб улыбнулся:
— Мархи, ты и впрямь впадаешь в детство. Или решила подшутить надо мной?
— Ах, Сохраб, какие могут быть шутки? Я говорю истинную правду!
Она сняла ладони с его плеча и взяла под руку.
— Ну, прошу тебя, жизнью Алагёз заклинаю, пойдем со мной!
Гюнашли не стал противиться. Они вошли в спальню и легли на две стоящие рядом кровати.
— Сохраб, родной, — наконец нарушила молчание Мархамат. — Если бы ты знал, как она тревожит меня.
— Кто, Мархи?
— Алагёз…
До сих пор слушавший жену равнодушно, Гюнашли встревожился. Он очень любил дочку, и с годами эта привязанность становилась все сильнее. Особенно после тяжелой болезни Алагёз. Ей было лет пятнадцать, когда у нее начались непонятные припадки. Сохраб приглашал лучших профессоров, возил ее в Москву, в Ленинград. И везде слышал один ответ: нервные явления. Все пройдет, когда выйдет замуж…
— Участились припадки? — озабоченно спросил Сохраб.
— Спаси бог! Слава аллаху, девочка совершенно здорова!