— Ну зачем ты провожаешь меня каждый вечер, Сохраб? Зачем затрудняешь себя?
Однажды, когда она снова произнесла эти слова, признание сорвалось с губ Сохраба. Как он волновался!
— О каком труде говоришь ты, Зийнат? — воскликнул он. — Провожать тебя, ходить с тобой по улицам — да я весь год мечтал об этом, мечтал днем и ночью!…
— Зачем, Сохраб? Какая от этого польза?
— Разве, когда любят, думают о пользе? — возмутился Сохраб.
— Любовь… — Зийнат горько усмехнулась. — Все это пустяки, Сохраб. Любовь как болезнь: одни вылечиваются быстрее, другие дольше. Но рано или поздно все излечиваются…
— Нет, Зийнат, ты неправа! Нет на свете ничего дороже и прекраснее любви! — Он замолчал, собираясь с мыслями. — Я люблю тебя, Зийнат, всем существом своим люблю… Впрочем, ты сама знаешь об этом…
Зийнат тихо покачала головой:
— Не надо, Сохраб… — Задумчивым взглядом окинув Сохраба, она продолжала медленно покачивать головой. — Сколько тебе лет?
Сохраб удивился: какое отношение имел его возраст к их разговору? Он внимательно заглянул в глаза Зийнат, стараясь прочесть в них ответ на свои сомнения. Но глаза ее были ласковы и грустны.
— Я родился в тысяча девятьсот одиннадцатом году, громко и четко, словно отвечая на вопрос отдела кадров, проговорил он.
Зийнат погрустнела еще больше, ласковые искорки, теплившиеся в глубине ее глаз, погасли.
— Вот видишь, я на три года старше тебя! О чем же нам еще разговаривать? Надо кончать…
— Что кончать? — в волнении воскликнул Сохраб, и его острый взгляд больно уколол Зийнат в самое сердце.
— Наш разговор… — Зийнат замялась. — Такая разница в возрасте… И потом…
— Что потом?
— А то, что я была замужем. Не прожила с мужем и года, развелась, да еще со скандалом…
— Я все знаю, Зийнат. Но какое это имеет отношение к нашему счастью? Разве все эти обстоятельства препятствуют нашей любви?
— Сегодня ты так говоришь, Сохраб, а пройдут годы и запоешь другую песню. Поверь мне, я старше и, к сожалению, опытнее тебя…
— Тебе не убедить меня, Зийнат, — твердо сказал Сохраб, чувствуя, как бешено колотится его сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть из грудной клетки. — Я все обдумал и говорю сейчас с полной ответственностью. Я люблю тебя, люблю, понимаешь?
Зийнат продолжала твердо стоять на своем.
— Нет, нет, Сохраб, — тихо говорила она, покачивая головой. — Ты не отдаешь отчета в своих словах. Подумай обо всем хорошенько и поймешь, что я права…
Но Сохраб вдребезги разбивал все ее доводы. Все, чем мучался он целый год, все, что передумывал бессонными ночами, выливалось в его словах.
— Зачем ты терзаешь меня, Зийнат? Мне не о чем больше раздумывать! Я приехал сюда в надежде найти тебя. Тысячи раз подходил я к твоему дому, мечтая об одном — встретиться с тобой. Стоял там часами, забыв о сне, о еде, я ждал тебя. Расспрашивал соседей, обошел все дома в твоем квартале, не знал усталости. Только глаза мои порой уставали, потому что не видели тебя… Никто не мог помочь мне. Люди спрашивали: какая Зийнат вам нужна? А что я мог ответить? Мне оставалось лишь пожимать плечами… Наконец судьба улыбнулась мне. Так неужели я должен опять потерять свое счастье? Или для этого судьба еще раз соединила нас?
— Но, Сохраб, я никогда не давала тебе никаких обещаний. Откуда взялись твои надежды?
— Не знаю, ничего я не знаю! Разве дано человеку разгадывать тайны собственного сердца?
Зийнат молчала. Горячие слова юноши опрокинули логический строй ее убеждений. Она не могла (да и не хотела!) не верить в его искренность. Еще шаг, еще слово — и лед тронулся бы. Но Сохраб не делал этого шага, не говорил этого слова, силы покинули его. Он чувствовал себя вымотанным, обессиленным, словно после тяжелой болезни. Голова опустилась, плечи обвисли, глаза погасли. Но именно этот несчастный вид оказался самым веским подтверждением его слов. Зийнат приблизилась к Сохрабу, ласково взяла его за голову и заглянула в глаза. Секунду молча и неподвижно глядели они друг на друга. И вдруг Зийнат крепко поцеловала Сохраба в лоб и, как шаловливая девчонка, вбежала во двор…