У кессона Абеля окликает парнишка:
— Эй, канайец, поди сюда!
Да это Оливье! Как поживаешь? Эге! Дыра у него во рту стала еще больше, хорошо виден розовый язык.
— Оливье! У тебя, я вижу, еще один зуб выпал!
— Не зевай! А то ускользнет.
Оливье держит в левой руке сачок, а правой шарит в нем. Крупная серая креветка плещется в воде, которую плохо пропускает материя. Как видно, это сачок самодельный, и Оливье не предусмотрел, что вода должна вытекать. «Я тоже так ловил головастиков, когда жил в королевстве, в царстве Сагене». Абель был в царстве, а Оливье сейчас в нем, ибо их есть царство. Другие дети кричат и поют. Двигая ногами, как поршнями, к ним приближается толстенький мальчик. «Паровоз» рассматривает «кроветку».
— У-у! Маленькая! — говорит он и отправляется дальше — его сейчас должны «прицепить» к «канскому поезду».
— Ворочается, как корова! — говорит Оливье.
Видно, чтобы отравить мне жизнь, «кроветки» везде найдутся! Абель смотрит на «кроветку», потом на теряющего терпение мальчугана. Он стискивает зубы, закрывает глаза — вид у него сейчас смешной, но на сей раз это у него выходит нечаянно, — запускает руку в сачок, чувствует сначала, как его щекочут щупальцы, а затем ощущение щекотки сменяется ощущением холода, как от прикосновения к живому фарфору. В его тело ледяными волнами хлынула смерть. Но он не отнимает руки. Ребяческий этот жест заключает в себе нечто символическое. Внутри Абеля горит огромное багряное солнце, склоняющееся к закату. Маленький человечек, кажущийся совсем крохотным среди бескрайнего внутреннего мира, он сжимает в кулаке креветку. Внутри крохотного человечка есть свой пейзаж, озаренный багряным солнцем, и еще один крохотный человечек, держащий креветку…
Мальчуган положил свои ручонки на волосатые мужские ручищи. Он любуется своей «кроветкой» и дрожит от радости.
— Это я ее поймал!
— Конечно, Оливье. Я тебе только помог…
Блеснула мысль: «Как мне помогла Беранжера… Беранжера, где ты?.. Слушай, я тебе непременно напишу из Канады. У меня есть план. Да. Я хочу, чтобы ты приехала ко мне… Устрой так, чтобы было поменьше разговоров. Но, может быть, ты не захочешь?.. Пташечка ты моя… Если б я мог заключить тебя сейчас в объятия, кажется, я задушил бы тебя…»
— Оливье! У тебя есть платок?
Оливье в купальнике. Откуда у него может взяться платок?
— Ну так держи крепче! Попроси мать налить тебе стаканчик.
— Я не у матери попрошу. Я у Симоны попрошу.
Валерия стоит, облокотившись на парапет; они ее не видят, но она над ними. Абель берет мальчугана на руки, так что лоб ребенка оказывается напротив глаз Абеля, ребенок тянется поцеловать его. Две влажные розы прикасаются к щеке Абеля. Абель говорит ему на ухо:
— Вот ты уже будешь свободным человеком. Free from fear.
Он подбрасывает его в воздухе, высоко-высоко, туда, где вчера, туда, где когда-то рокотали птицы смерти. Он повторяет:
— Free from fear, free from fear!
Ловит мальчика на лету и снова подбрасывает. Оливье кричит:
— Еще! Еще!
— Free from fear, — говорит Абель.
— Free from fear, — повторяет за ним Оливье, очаровательно присюсюкивая, и у него получается: «Фифомфи, фифомфи».
— А, Валерия! Глядите! Я поймал ребенка, который поймал «кроветку»!
— Ох ты! Как бы мне не попало!.. — говорит Оливье и, не выпуская из рук «кроветки», вырывается от Абеля и бежит — маленький-маленький, а впереди него бежит исполинская тень.
Омываемый сверхъестественно ярким светом, Абель поднимается по ступенькам лестницы. Волна зеленого золота накрывает старый материк с головой. Абель достает трубку, старый, изгрызенный «Денхилл»… Жак, большой мальчик Жак, бедный очковтиратель!
— Валерия! — спокойным тоном говорит он. — Вы — учительница, вы должны быть всеведущей. Ответьте мне на вопрос: если б нас тогда сбросили в море, вот эти дети играли бы сейчас здесь?
— Дети есть везде, и везде они играют.
— Значит, наши жертвы бесплодны?
— Да нет же, Абель! Их отцы были бы рабами.
— Они и есть рабы. Жауэн, Люсьен и его отец, свадебный пир, который не прервала смерть тетки, возмещение убытков и все в этом духе!