Его слова были недалеки от истины, и Аннемари рассердилась:
— Дэвид, я уже один раз в жизни совершила подобную ошибку!
— Неужели? Тогда ты и сама должна понимать — я не Грейсон!
Что ж, пожалуй, в этом он прав. Прошло всего немного времени, а она уже безоглядно влюбилась в него, влюбилась так, как никогда не была влюблена в Грейсона Баркли. Но разве дело в этом?
— Я ничего не хочу менять в своей жизни. Мне нравится здесь жить, — произнесла она и вздохнула.
Дэвид отошел на несколько шагов, задумчиво глядя на кладбище. Аннемари проводила его глазами и была вынуждена признаться, что ей нравится в Дэвиде буквально все — внешность, походка, манера держаться, такая искренняя и непринужденная. Она видела его всяким — сильным и слабым, храбрым и почти сломленным. Неожиданно Аннемари поняла, что в данную минуту стоит перед выбором: либо ей быть с Дэвидом, либо и дальше жить без него. И ни один из вариантов не обещает быть легким.
— Эй! — услышала она голос Дэвида. — Давай заключим нечто вроде перемирия. Предположим, что мы просто друзья, и не будем говорить о неприятных вещах. Побудем какое-то время вместе — ты покажешь мне свои любимые горы, а я… я обещаю, что постараюсь тебя не соблазнять. Что ты на это скажешь?
Аннемари искренне улыбнулась его словам. В этом весь Дэвид. Даже в самом безвыходном положении у него непременно найдется план!
Глава 8
И они мирно отправились осматривать достопримечательности. Правда, когда Дэвид помогал ей сесть на “харлея”, он почему-то неожиданно отпустил ее, а сам отошел в сторону.
— В чем дело? — поинтересовалась Аннемари.
— Оставайся на месте! — крикнул он, когда она уже было собралась слезть с мотоцикла.
— В чем дело? — повторила Аннемари, не понимая, что происходит.
Дэвид криво улыбнулся:
— Ты хоть и была замужем, но почти ничего не знаешь о мужчинах.
Услышав такое, Аннемари нахмурилась:
— А какое это имеет к нам отношение? Ты, случайно, не болен? Или…
— Что “или”? Будь добра, договаривай. — Теперь он уже улыбался от уха до уха. — Но раз уж ты настаиваешь, скажу — я хочу тебя и ничего не могу с собой поделать. Но это все ты виновата. И между прочим, не в первый раз — с того самого момента, когда еще в посольстве обвинила меня в том, что я использую ситуацию, чтобы играть на публику. Обнимать тебя, целовать, Господи — кто бы знал, как мне трудно было сдерживаться! — Его улыбка стала еще шире. — Так как ты на это смотришь?
Аннемари по-прежнему хмурилась. Порой Дэвид задавал удивительно дурацкие вопросы.
— Не знаю, — честно призналась она наконец. Он громко рассмеялся в ответ. — А зачем ты меня допрашиваешь, Гэннон? Ведь тебе совершенно ясно, что я не знаю ответа, и все равно ты допытываешься не иначе как мне назло!
По-прежнему улыбаясь, Дэвид кивнул.
— Ты такая хорошенькая, особенно когда рассуждаешь о том, будто я веду неприличные разговоры.
— Ни о чем я не рассуждаю.
Аннемари решила прекратить это препирательство, потому что Дэвид снова был готов расхохотаться. Она попыталась придумать что-нибудь такое, что моментально поставило бы наглеца на место, но, увы, в голову ей так ничего и не пришло.
— Может, все-таки поедем? — не выдержала она.
— Ну, если ты настаиваешь, — ответил Дэвид. — Но мне почему-то кажется, что ты еще не прониклась сочувствием к испытываемому мною в данный момент неудобству.
— Пожалуй, ты прав, — призналась она и от души рассмеялась.
Он быстро обнял ее и, несмотря на свое “нетрезвое” состояние, сел на мотоцикл. Аннемари крепко обхватила его за талию и они сорвались с места. Ей с каждой минутой все больше и больше нравилось кататься. Как это здорово — прижавшись к Дэвиду, проноситься под тенистыми кронами, мимо аккуратно выстриженных лужаек, оград, мимо пламенеющих азалий — все это заставляло ее по-новому взглянуть на знакомые, любимые с детства места, которые она видела едва ли не каждый день своей жизни.
И дело не только в ощущении полной свободы, которое дарила эта прогулка. В эти мгновения Аннемари словно смотрела на родные места глазами Дэвида. Она показала ему все высоты, куда обычно водят туристов, — оттуда открывался вид даже на Северную Каролину. Вместе они посетили Торговую факторию Мейберри, где Дэвид мог полюбоваться старинными вещицами в антикварной лавке и побеседовать с местными старожилами. Те сидели снаружи в теньке, и все дивились, почему это приезжих так интересует самая заурядная дребедень. А затем Дэвид отвез Аннемари домой, и она показала ему усадьбу Уортов — всю, до последнего уголка, чтобы он мог по достоинству оценить изобретательность ее предков.
Дэвид расхаживал от одной постройки к другой, стараясь угадать, что перед ним такое, после чего выслушивал объяснения Аннемари. Он с первого взгляда узнал криницу, которая когда-то играла роль холодильника, однако при виде коптильни долго не мог сообразить, что перед ним.
— Для заготовки окороков кто-то использовал соль, кто-то — соль и перец, а кто-то буру, — поясняла Анни. — А вот прапрабабка Уорт — сразу и соль, и патоку, да еще черный и красный перец. Для того чтобы купить приготовленную ею ветчину, народ съезжался со всей округи, за десятки миль отсюда. Дымящийся огонь, разведенный из зеленых щепок дуба и орешника, надо было поддерживать в течение нескольких дней — пока не появлялась хрустящая коричневая корочка. Могу себе представить, какие ароматы когда-то разносились здесь… — Аниемари неожиданно осеклась, заметив, с какой нежностью смотрит на нее Дэвид. — Ну ладно, пошли дальше, — добавила она и повела Дэвида осматривать остальные семейные достопримечательности.
— А вот это я знаю, что такое! — воскликнул он, когда они проходили мимо доисторического места для размышлений. — Допотопный туалет, я угадал?
— Угадал! — рассмеялась Анни и подошла к старой кривой яблоне. — А вот здесь я когда-то сидела и ловила ворон, — произнесла она, положив руку на ветку.
— Надеюсь, ты их затем не коптила?
— Я же не в прямом смысле!
— Что ж, слава Богу. А то я решил, что у нас в Бронксе жизнь была не так уж и плоха.
Экскурсия завершилась посещением кухни, опустошением холодильника, шутками, смехом, взаимными подкалываниями, в которых, однако, то и дело слышались прямо-таки недвусмысленные намеки. Аннемари и Дэвид не спеша поглощали ветчину и холодного цыпленка, картофельный салат, маринованную свеклу, яблочный пирог, и каждый при этом вспоминал те дни, когда они перебивались черствым хлебом с финиками. Наевшись до отвала, Дэвид почувствовал, как его потянуло в сон. Увлекая за собой Аннемари, он направился к гамаку на заднем дворе, не видя ничего зазорного в том, чтобы вздремнуть рядом с любимой женщиной.
— Не волнуйся, приставать не буду, даже в мыслях нет, — поспешил заверить он Аннемари. — Мы просто немного отдохнем. Мне ужасно хочется спать — и если ты будешь рядом, я высплюсь лучше.
С этими словами он свесил ногу и оттолкнулся от земли. Гамак резко качнулся, и Аннемари ничего не оставалось, как тихонько лежать, пока их подвесное ложе не остановится.
Но неожиданно она почувствовала, что ей не хочется уходить. Как уютно было, мерно раскачиваясь, нежиться в объятиях Дэвида! Аннемари закрыла глаза, ощущая на лице сквозь кружево листвы солнечные лучи, скользя туда-сюда в такт покачиванию. Она умиротворенно прислушивалась к убаюкивающему шелесту листвы над головой, к мирному жужжанию пчел. Дэвид, вздохнув, запечатлел у нее на лбу невинный поцелуй, и она еще теснее прижалась к нему — аромат мужского тела был так приятен! Господи, да разве она поверила бы, скажи ей кто тогда, когда фанатики сделали их беспомощными пленниками, что в один прекрасный день, обнявшись, они будут мирно дремать в горах Блу-Ридж!
— Спи, — прошептал Дэвид. — И пусть тебе снятся только спокойные, приятные сны.
Аннемари открыла глаза и никак не могла сообразить, от чего, собственно, она проснулась. Тени стали длиннее, ветерок — заметно прохладнее. Она решила поспать еще, но услышала, что ее зовет отец.