Я кивнула в полном ошеломлении. Значит, в Америке мертвых можно раздеть догола, разрезать по кускам, вывернуть наизнанку и подробно обсудить? В Опи мы предавали земле даже воров и распоследних пьяниц. Никто не изучал их кишки и не вскрывал ребра. Впрочем, даже такая дура, как я, могла бы догадаться — без помощи «людей доктора» откуда могли бы взяться в медицинских книгах Софии все эти превосходные рисунки? Как еще мы можем изучать анатомию? И все же, незнакомые люди вскрывают грудь, выпуская на волю душу… «Какую душу? — спросила бы Молли. — Он и этого не заслужил».
— Мисс, — продолжала Дэйзи, — я хочу, чтобы вы это взяли. — Она положила на стол мужские часы-луковицу. Я помнила, как они давили мне под ребра. — Они ходят точно, а если хотите, можете их продать. Смотрите, настоящее золото. Попробуйте, какие тяжелые.
Я не притронулась к ним.
— Дэйзи, вы заплатили за вчерашний визит. Пусть часы останутся у вас… напоминают вам о нем.
— Нет, мисс, прошу вас. Вы слышали, что соседи про нас болтают, но обошлись с нами по-доброму. И мне сейчас деньги не нужны. Я отлично обойдусь тем, что дали люди доктора. В Индиану я решила не ехать. У моих кузенов в Мичигане ферма, они держат молочных коров. Дома я делала сыр, и мне это нравилось, вот я им и отправила телеграмму, а они сразу ответили: приезжай. Вообще, устала я от городских, вечно пялятся на мой горб и обзываются по-всякому. — Она отодвинула часы подальше. — В любом случае, они мне не к чему. На ферме время узнаешь по коровам. Ладно, мисс, пора мне, пойду собираться. Я уезжаю утренним поездом.
Она встала.
Я проводила ее до дверей, вернулась в комнату и продолжила прибираться. К часам я не прикоснулась. Вскоре явился Витторио, помолчал, потом кашлянул.
— Ирма, — начал он.
— Да? — я протирала спиртом шпатели для горла, стоя к нему спиной. — Там на столе лежат часы, вы бы не могли отдать их Энрико?
— Это от горбуньи? — высоким, напряженным голосом спросил он.
— Да, от Дэйзи. — Когда я обернулась и увидела его лицо, шпатель выпал у меня из рук. — Что случилось? Что-то с Софией, я знаю. Ну, говорите же.
— С утра у нее возобновились боли и на этот раз они не прошли.
— Что? — Молчание. — Витторио, какие боли?
— Она не говорила вам, что у нее стенокардия? — Я помотала головой. — Она принимала дигиталис. Вы знаете, он снимает симптомы, но не лечит.
— Стенокардия, — повторила я. — Грудная жаба. По латыни angina pectoris — «душащий грудь». София задохнулась? Нет, это невозможно. — Она в больнице, да? Скажите, в какой. Я хочу пойти к ней.
Я схватила сумку и шляпу.
— Ирма, слишком поздно. Она умерла.
— Что?
— Мне жаль, Ирма, но София умерла сегодня днем, незадолго до того, как вы пришли.
Я опустилась на стул. Смерть никогда не врывалась в мою жизнь вот так, без предупреждения, точно ястреб: камнем падая вниз, чтобы схватить мышь в траве. Как это может быть, что София умерла — вот ее инструменты, ее стул, книги, шпатель, стетоскоп? Я сжала резиновую трубочку.
— В понедельник с ней все было в порядке. Мы ходили в Саут-сайд, она поднялась на пятый этаж. Рассказывала мне про «Амбулаторию Пасифик». Хотела показать письмо от них. Нет, это невозможно! Она не была больна. Просто устала.
Витторио взял меня за руку. Значит, это правда. Она умерла. У меня так заныло сердце, будто я тоже страдаю стенокардией.
— Вы могли послать Энрико за мной в ателье.
Он покачал головой.
— София не захотела. Она так гордилась вами, уж не знаю, что вы сделали в понедельник, но она очень вами гордилась. И сказала, что лучше вы запомните ее, какой она была в тот вечер, а не какой сегодня.
У меня похолодели ноги.
— Какой она была сегодня?
Витторио крепко вжал ладони в стол.
— Я был в аптеке, а она смешивала здесь микстуры, и часов около десяти утра меня позвал Энрико. Я прибежал, вижу, она лежит на полу и держится за сердце, очень бледная. — Кошки громко мяукали в переулке. Я бессмысленно теребила стетоскоп. — Я понял, на сей раз дело плохо. Клаудиа помогла мне перенести ее на кровать. Первый приступ прошел, а затем накатил второй, и она попросила привести священника и дать ей вот это, из ящика стола. — Витторио вынул из жилетного кармана аккуратно сложенный лист, развернул и прочитал: «Ирме Витале — мой стетоскоп, журнал записей, любые книги по медицине, какие она захочет взять, и выручку за эту неделю. Остальные медицинские инструменты передать в Госпиталь Милосердия».