Поезд задрожал и свистнул, деловитый кондуктор попросил нас «занять свои места». Мы вошли, и за окном провожающие замахали платками, точно голуби крыльями.
— До свидания, прощайте, zay gezunt, au revoir, arrivederci!
Последний взгляд, который я бросила на Чикаго, был затуманен слезами.
— Шесть дней ехать, — приговаривала Молли, распихивая вещи по местам. — Я почитаю книжки по бухгалтерии, а ты свои медицинские справочники. Мы не то что все эти бездельники, которые попусту глазеют в окно или всю дорогу режутся в карты.
Я действительно посмотрела несколько глав в учебнике по детским болезням, но окно манило меня каждую минуту.
— Нос набок свернешь, если будешь прижимать его к стеклу, — пробурчала Молли.
Но я не могла побороть любопытство и даже платила мальчишкам на станциях, чтобы вытирали с окна пыль. Мы ехали со скоростью сорок миль в час по прериям, растилавшимся золотисто-зелеными волнами. Из домов выбегали дети, чтобы помахать нам в дорогу. Один из наших попутчиков сказал, что когда-то тут паслись огромные, как здешние озера, стада бизонов, покрывая прерию от края и до края. Мы видели стаи странствующих голубей, одну такую большую, что она «сопровождала» нас несколько часов подряд. Но даже эти стаи не могли заслонить солнца, разлитого по всему синему небу — порой туда взмывали ястребы, падали сверху на голубей и багровые капли окропляли верхушки деревьев. Я видела индейцев, одетых в кожаную одежду с бахромой, у них были длинные прямые черные волосы. А потом темные грозовые тучи встали над полями пшеницы, мощные и суровые, как горы. Молнии хлестали небо. Я и подумать не могла, что Америка такая величественная страна. Если бы Карло с отцом могли это видеть, даже они были бы потрясены.
А в поезде жизнь текла вполне однообразно. В конце каждого вагона находилось вонючее ведро, называемое «удобствами», отделенное от «жилого» пространства лишь занавеской. Карточные игры порой переходили в шумные драки, один раз даже деревянную лавку выдрали из пола. Постепенно мы подъели запасы, взятые в дорогу, и принуждены были пользоваться станционными буфетами с неизменным меню: тощие серые бифштексы, разбавленное пиво, резиновые яйца, сваренные вкрутую, и картофель, жаренный на прогорклом масле. Все это следовало купить за те пару минут, что поезд стоял на станции, и дважды мы бросались обратно в вагон, не успев забрать оплаченный обед.
— Ничего, они его еще раз продадут какому-нибудь болвану, — хмуро заметил дородный ирландец. — Вы разве не знаете, как это делается? Станционные буфетчики в сговоре с машинистами, они продают одно и то же по три раза, пока окончательно не протухнет. Потом выбрасывают собакам.
Через два дня пути на запад в меню появилось рагу из курятины.
— Ха! — фыркнул наш ирландец. — Куры-то с мехом. А первачки всегда на это покупаются.
— Что это значит? — сердито спросила у него Молли.
— Значит вон что: поглядите в окно, на прерию.
Все это утро мы наблюдали за стайками остроносых, упитанных зверушек, издали напоминавших щенков — они шныряли в траве и вставали столбиком у своих нор, с любопытством глядя на проезжавший поезд. — Луговые собачки, — надменно бросил наш спутник. — Это и есть ваше «рагу».
Молли внимательно на него посмотрела.
— Может, и вы бы не отказались от такого рагу, когда в Ирландии наступил картофельный голод. Разве нет, приятель? — Она широко, дружелюбно улыбнулась и протянула ему руку. — Без обид, ладно? Друзья зовут меня Молли, если вам интересно.
Здоровяк оглядел ее с ног до головы и усмехнулся.
— А меня друзья зовут Том, и вы, Молли, безусловно, правы. У нас люди траву ели во время Большого Голода, да еще песни пели — чтоб во рту было не так пусто.
— Ну, тогда, может, нам отведать этих кур? — предложила я.
На следующей остановке мы купили «рагу» и остались вполне довольны, мясо, во всяком случае, было свежее. Молли с Томом, попеременно вспоминая разные ирландские истории, пришли в выводу, что их отцы, вполне вероятно, прибыли в Америку на одном корабле.