— Плохие новости из дома? — сочувственно спросила доктор Бьюкнелл в начале занятия.
Как сказать, что потеряла то, чего никогда и не имела?
— Нет, просто неважно себя чувствую, — солгала я.
— Мисс Миллер, принесите, пожалуйста, субнитрат висмута для мисс Витале, — попросила она Сюзанну, круглолицую хохотушку из Техаса.
Я поблагодарила и села позади тучной блондинки, чтобы меня не замечали и не жалели.
На следующем уроке обсуждалось, как мыть и кормить лежачих больных. Склонившись над тетрадью, я представила себе, как воет буря в узкой Магеллановой глотке. Видел ли Густаво ту последнюю волну, которая вздыбилась над мачтой «Сервии»? Смотрел ли он в разверстую пасть океана, как Иона в чрево кита? Искал ли опору на скользкой обледеневшей палубе?
— Мисс Витале! Мы говорим о пролежнях.
Вздрогнув, я вернулась обратно к реальности и рассказала, как в Опи мы подкладывали под дряхлых стариков овчину: пусть и ненадолго, но это помогало оттянуть появление язв.
— Отличное народное средство, — одобрила доктор Бьюкнелл. — А теперь вы, мисс Макларен…
Как ни тяжко было потерять Софию, все же я могла прикоснуться к ее недвижным рукам и поцеловать холодный лоб, слышала скорбь и благодарность в словах тех, кто пришел с ней проститься. Если когда-нибудь я приеду в Опи, то найду людей, которые знали Карло и помнят его. «Да уж, — скажут они, — помнишь, как он набросился на того волчару? А как они подрались в таверне с Габриэлем, ну, в последний-то раз?» Кто-нибудь наверняка видел, как Карло собирал травы, когда мама болела. Мой Карло был своим для всего Опи, и если он погиб для меня, то погиб для всех нас. Кто мог разделить мою печаль о Густаво? Он был точно отшлифованный морем камешек, который так долго носишь в кармане, что прикипаешь к нему душой. Но что, в сущности, я о нем знала? То немногое, что он успел мне рассказать, могло быть просто выдумкой. Даже китовую пластинку, возможно, вырезал вовсе и не он. Не служил ли Густаво, как это вечно твердила мне Молли, лишь удобным предлогом, чтобы не замечать призывные мужские взгляды, избегать похода на танцы, укрываясь за упорной фантазией, что если и есть на свете хорошие мужчины, то все они где-то далеко-далеко за морем?
Занятие кончилось, и я побыстрее ушла, пока доктор Бьюкнелл не стала расспрашивать, как я себя чувствую. Снова зарядил дождь, я промокла, устала и почти уже не уворачивалась от грязных брызг, летевших из-под колес повозок. Литания Девушки-Воротничка звучала у меня в голове: режь, шей, работай. Что же мне делать теперь? Читай, учись, ухаживай за больными. Дорога пошла вверх, и я устремилась вперед под холодным ливнем, думая о тех, кто первыми взобрался на верхушку нашей горы и основал там Опи.
— Капитан порта узнал что-нибудь? — спросила Молли после обеда.
— «Сервия» затонула в Магеллановом проливе.
Молли перестала мыть посуду.
— Может, он был на другом корабле.
— Может.
Но я не могу провести свою жизнь в гавани, встречая корабли. Я буду работать, просто работать, как это делала София. Лечить больных и стать своей в компании таких же лекарей — мне этого достаточно. Более чем достаточно, повторяла я, кутаясь в одеяло, чтобы согреться в холодной сырой ночи.
В ближайшие дни мне не придется спать в своей постели.
Глава шестнадцатая
Франческа
Утром, когда миссис Роббинс гоняла нас по анатомии, за мной прислала доктор Бьюкнелл — я нужна была ей в качестве переводчика.
— Она итальянка, это пока все, что удалось выяснить, — сказала мне доктор. — Болезненной комплекции, как вы видите. Пульс учащенный и, судя по всему, постоянные боли в брюшной полости.
Я подвинула стул ближе к кушетке и села так, чтобы девушке хорошо было меня видно. Моего возраста, худенькая, в простом ситцевом платье, какие обычно носят фабричные работницы. Она сказала, что ее зовут Франческа де Сантис, что она работает на фабрике мистера Леви на Баттери-стрит, пришивает карманы к брюкам, которые все называют синими джинсами. Ее акцент был настолько родным, что я едва не всхлипнула от нежности. Она из Абруццо и, похоже, в Америке совсем недавно, от нее веяло запахом нашей земли и нашего хлеба.
— Ее родные здесь? — попросила меня узнать доктор Бьюкнелл.
— Нет, никого нету, — ответила Франческа. — Я приехала к сестре, но она еще до того умерла от воспаления легких.