Франческа пробормотала что-то, но не проснулась. Когда пиявки перестали подрагивать, он с легкостью отодрал их и сложил в деревянную коробку. Выкинет в нашу помойку, сказала мне доктор Бьюкнелл. Пиявочники высшего разряда используют этих тварей лишь единожды, свежие — для каждого пациента.
— Ну, прекрасно поработали, — мистер Бенджамен был доволен.
И правда, живот опал и стал помягче. Франческа проснулась, попросила пить, и голос у нее был прежний, почти нормальный.
— Хорошо. Отдохните, мисс Витале, вы, вероятно, еще будете нужны попозже, — сказала мне доктор Бьюкнелл.
Я поставила стул у кровати Франчески, закрыла глаза и почти сразу заснула.
Посреди ночи меня разбудили ее стоны. Вокруг крошечных ран от пиявок возникло нагноение, живот страшно вздулся. Я послала Сюзанну за доктором Бьюкнелл, она пришла, осмотрела Франческу и печально отошла в сторону.
— Очень сильное воспаление, — со вздохом признала она, — если не спадет, боюсь, она умрет.
— Еще поставим пиявки?
— Нет, что могли, они сделали. Я только что прочитала отчет доктора Мортона из Филадельфии — там был бакалейщик, те же симптомы. Его тоже пользовали пиявками. Это не помогло, доктор вскрыл брюшную полость, вычистил гной, перевязал аппендикс и удалил его. Другой пациент с теми же симптомами и лечением скончался, а бакалейщик преотлично выжил. Надо оперировать. Других шансов у девочки просто нет. Вы уж, пожалуйста, заручитесь ее согласием.
Я разбудила Франческу и объяснила, что сказала доктор.
— Нет, — выдохнула она. — Отец умер, когда они его разрезали. Я видела его. — Она вцепилась в подол моего халата. — Позовите маму. Ой, Ирма, мне ужасно больно.
— Франческа, ну, прошу тебя, давай мы попробуем. Доктор очень умелая.
Ее скрутило от боли.
— Ирма, не могу больше! Не могу… помоги мне.
— Франческа, позволь нам тебя оперировать. — Бледные пальцы судорожно взмахнули над одеялом. — Это твой единственный шанс.
Она нащупала мою руку и сжала ее.
— Ты не уйдешь, Ирма? Будешь со мной?
— Конечно. Но, пожалуйста, соглашайся на операцию.
Она кивнула и закрыла глаза, по-прежнему не отпуская мою руку.
— Мисс Витале?
— Она согласна.
Доктор Бьюкнелл еще раз изучила отчет из Филадельфии, а тем временем мы с Сюзанной простерилизовала инструменты, подготовили операционный стол и протерли спиртом живот Франчески. Другие студентки заполнили комнату, встали вдоль стен, многие зажимали нос руками.
— Фу, пахнет хуже, чем на помойке, — прошептала одна.
— Мисс Миллер, — жестко откликнулась доктор, — нет нужды обсуждать очевидное.
Губы Франчески слабо шевелились — она читала молитву. Затем перекрестилась, и тогда я взяла ее за руку, а доктор Бьюкнелл принесла стеклянную пробирку с эфиром и дала ей несколько раз глубоко вдохнуть. Когда Франческа не отреагировала на укол острым инструментом, доктор взяла скальпель и занесла над вздутым животом.
— Начинаем, — скомандовала она, — делаем все как можно быстрее.
Она провела надрез, и раскрылась зияющая полость. Оттуда хлынули зловонные потоки гноя, которые Сюзанна собирала в тазики, а студенты моментально уносили их прочь. Как же тело может настолько разложиться, а при этом человек еще живет?
— Пули, — пробормотала доктор, бросив все три в тазик, где они запрыгали, как вишневые косточки. В пульсирующей красной массе она нашла аппендикс, перевязала его шелковой нитью, затем аккуратно удалила и наложила мелкие швы.
— Теплую воду, — велела она, и Сюзанна принесла мензурку. — Тампон. — Она промокнула кровь, затем свела края разрезанной полости вместе и отодвинулась от стола: — Мисс Витале, заканчивайте, — и указала, где накладывать швы. После того, как я закрепила последний узелок, доктор отошла в сторону, подняла руки, и Сюзанна сняла с нее заляпанный кровью халат.
— Теперь, все что мы можем сделать, это заботиться, чтобы ей было удобно. Давайте морфин, от болей. Все в руках Провидения.
Сначала Франческа спала спокойно. Сердце у нее билось ровнее, дыхание успокоилось и лихорадка спала.
— Это хорошие симптомы. Я запишу отчет об операции, а потом немного посплю. — Доктор устало провела рукой по лбу. — Если что, сразу меня будите.
Я сидела у постели Франчески, держа ее руку в своей.
— Ты увидишь Сканно, — шептала я. — Увидишь свою маму.
Я пыталась убедить себя, что ей лучше, что участившееся дыхание — добрый знак, организм борется с инфекцией. Она начала дрожать, и я накрыла ее одеялом, потом еще одним, затворила окно и развела огонь в небольшой печке.