— Я замужем, — оттолкнула его я. — Мой муж ждет меня в Кливленде.
Как легко лгать вдали от дома. Пробравшись к себе на койку, я шила, пока не заснула.
Ремонт на «Сервии» затянулся. Смотрительницы, однако, советовали нам не уходить надолго из общежития, потому что погрузка могла начаться в любой момент.
Жара, пришедшая из Африки, превратила Неаполь в раскаленную печь. Беспрерывно вспыхивали стычки, ведь денег у людей было в обрез, и каждый лишний день на берегу означал, что на корабле им придется голодать. И все же вечером, когда жара спадала, многие охотно покупали у торговцев вина. Резвились ребятишки, а парочки уединялись в укромные углы, где тьма скрывала их лица, но не могла заглушить красноречивый ритм движений.
Днем, в душном помещении, набитом сотнями путешественников, малейшая обида вызывала ругань и проклятия. Все были на взводе.
— Что это за ремонт такой? С кораблем все в полном порядке! — вдруг за ужином возмутился рыбак из Баколи. — Капитан просто-напросто заключил сделку с общежитием. Наши деньги за билеты у него. Он может отчалить в ночи, а нас оставит на мели.
— Видел я доски, которые они закупили для ремонта. Второсортная сосна. Так и вовсе, глядишь, до Америки не доберемся.
— Рот закрой, — взвился костлявый поденщик. — Я говорил со стюардом, он уверяет, что посудина вполне себе крепкая. Плыть можно — и уж это всяко лучше, чем вернуться домой, чтобы снова гнуть спину на чужом поле.
На третий день я отыскала развалины стены, укрытые в тени деревьев, и взобралась туда, «как горная коза», по словам Терезы. Там я провела всю ночь и на рассвете наблюдала, как рыбацкие лодки на веслах шли по зеркальному заливу. Ветер доносил до берега голоса рыбаков. Затем мужчина прыгнул в воду и поплыл, но не по-собачьи, как мальчишки у нас в горных озерах, а мощно загребая руками, точно лопастями. Это было ново и удивительно для меня. Не сотрут ли все эти чудеса из моей памяти Опи? Я ухватилась за камни, закрыла глаза и представила себе сетку морщин вокруг глаз Дзии, ее высоко вздернутые брови и тонкие губы.
Неожиданно раздались резкие свистки, а ко мне уже бежала Габриэлла, с криками:
— Спускайся, Ирма! Мы едем в Америку!
Общежитие гудело, как ветер в зимнюю бурю, в воздухе носились клочки шерсти и соломенная труха. Мы побросали сухую и мокрую одежду в мешки, свернули тюфяки и растрясли спящего охранника, чтобы выдал нам багаж. Женщины беззастенчиво переодевались в дорожные вещи у всех на виду.
— Закатайте рукава! Показывайте свои номера, — командовали смотрительницы. — Детей возьмите за руку.
Снаружи мы долго стояли на жаре, пока служащие сверяли наши номера по спискам. Они выдворили из очереди женщину, которая громко, надсадно кашляла и кричала:
— Это номер моей сестры! Что в том плохого?!
— Плохо то, что вы обманываете компанию. За такие дела можно и в тюрьму угодить, — отчеканил служащий, подтолкнув ее к кучке толпившихся за веревкой стариков, увечных и больных, тоже пытавшихся проскользнуть на «Сервию».
Ее муж попробовал было протестовать и требовать, чтобы им хоть деньги за билет вернули, но служащий сохранял каменное выражение лица.
— Вам известны наши правила, — равнодушно уронил он.
— Наверно, так будет лучше, — утешала Тереза изможденную женщину, которую с трудом оторвали от старика-отца. — Если бы он умер по дороге, его выбросили бы за борт, рыбам на прокорм. Езжайте в Америку, заработайте денег и вышлите ему билет в первый класс. Врачи не осматривают «чистую» публику.
— Он не доживет, — всхлипывала та в ответ.
Итак, мне придется немало потрудиться и купить Дзии билет в первый класс. Что сказал бы отец Ансельмо, узнай он: Америке нужны только молодые и здоровые? Как мы отбраковываем слабых ягнят, так и Америка отвергает немощных, чтобы построить сильную страну? Похоже, что да.
Габриэлла потянула мать за рукав.
— Пойдем, а то места не достанется.
Все узлы и баулы погрузили на борт, а пассажирам выдали квитанции, заверив, что в Америке они получат вещи обратно в целости и сохранности. Моряки и служащие рявкали свои приказы на разных языках, перекрикивая друг друга, а пассажиры орали в ответ: