На третий день после шторма я увидела солнце — оно пробивалось через деревянную решетчатую загородку у лестницы на верхнюю палубу. Загородка была заперта, чтобы мы не могли подняться, но сквозь нее шел свежий морской воздух. На площадке толпились парочки, весело болтая и смеясь, кое-кто даже танцевал на квадратном пятачке, где и барана было б трудно остричь. Я села в уголке, пристроив на коленях лоскут с вышивкой — золотая пшеница волнами ходит под ветром, а над ней темно-синие птицы.
— Как красиво, — негромко сказал кто-то.
Я подняла голову и увидела матроса с бородкой, с которым мы, помнится, говорили еще в Неаполе.
— Это я так, чтобы навыка не терять.
— Вы — ради навыка, а мне это напомнило дом. У нас точно так пшеница росла. У отца на поле. Могу я это купить у вас, синьорина?
— Пшеница вышла не очень. И я бы хотела сделать еще несколько птиц. Не слишком хорошо получилось.
Он улыбнулся, и в глазах его блеснуло солнце.
— Я никому не стану это показывать, обещаю вам. Не хотите продать, давайте меняться — на головку овечьего сыра. Вот такую, — он сжал два загорелых кулака.
Овечий сыр! Я моментально ощутила его дивный вкус, а Габриэлла завопила, что это то что надо.
— Ладно, сторгуемся, — согласилась я.
Веселые парочки кружились в нежном танце, а матрос наклонился ко мне и прошептал:
— Сегодня ночью, во вторую вахту, когда пробьет восемь склянок, эта решетка будет открыта. Выходите на палубу. Капитан со всеми старшими офицерами пойдет на банкет в первом классе. Я принесу сыр. Вы, наверно, никогда не видели океан в ясную ночь. Это самое лучшее зрелище на свете.
Встревоженные голоса издалека сказали мне на ухо: «Ты же знаешь, чего он хочет. Ты же знаешь, какие женщины гуляют по ночам с мужчинами». И даже Дзия пробормотала: «Вспомни Филомену».
Я могу взять с собой ножницы, чтобы обороняться, оправдывалась я. И уж если бы ему нужна была красивая девица, так их полным-полно в третьем классе, не я им чета. Он говорил со мной почтительно, ни разу до меня не дотронулся, а в Неаполе постарался ободрить Габриэллу — без малейшей для себя корысти.
— Но если хотите, синьорина, я принесу вам сыр прямо сейчас.
— Я никогда не видела океан. Тем более ночью, — призналась я.
— Тогда приходите. Я не… я просто хотел бы показать вам, как это красиво.
Ладно, люди могут болтать, что угодно, но свежий ночной воздух, это… прости меня, Дзия, я соглашусь.
После ужина, когда Тереза закончила обсуждать со мной платьице, в котором Габриэлла явится покорять Нью-Йорк, а сербки удалились наверх играть в карты, я пробралась по темному коридору, поднялась по крутой лестнице, открыла загородку, запертую на протяжении всего дня, и вышла на палубу, вдохнув полной грудью.
Млечный Путь вольготно раскинулся наверху. Над водой блестел серебряный полукруг луны. Сколько было видно глазу, катились могучие волны. Вот как, оказывается, текут они по просторам океана, словно по бесконечному полотну мягкого атласа, уходя невидимым краем в даль и там подворачиваясь под огромный небесный купол. Какое наслаждение — ходить, позабыв про скученные тела, нагромождение коек, чемоданов и развешанные над головой мокрые вещи. Тишина — изумляющая, только глухо гудят моторы в отдалении, едва слышен из бальной залы вальс, а рядом, о борт, мягко бьет упругая волна. И я ощутила — радость, несмотря на недавний шторм, одиночество, утрату Опи и страх перед Америкой. Волны бежали под лунной дорожкой, и я глядела на них, открыв рот, как ребенок, будто вернулась в детство — когда точно так же смотрела, завороженная, на текущие под ветром луговые травы. Свежий бриз пронизывал меня насквозь и подымал мне дух.
— Ничего не может быть лучше, правда? — спросил тихий голос из-за спины.
Я подскочила от неожиданности, точно ошпаренная. Матрос ловко перебрался через канат, свернутый в бухту.
— Никогда не забуду, как впервые увидел море под луной. Ни один моряк этого не забудет, синьорина.
— Спасибо, что открыли мне решетку, сударь.
— Меня зовут Густаво Пароди. А вас, синьорина?
— Ирма Витале. Я из Опи, в Абруццо, это в горах. Наша деревня очень маленькая.
Он кивнул.
— Зато, я уверен, очень красивая. Вам хочется обратно, домой?