Иголки, нитки, наперсток, четыре платка, ножнички и деньги оттягивали карман передника точно кирпичи. Подобно голодному, который ест, пока ему не станет дурно, я рыскала по комнате в поисках чего-нибудь еще. Трогала тонкие фаянсовые чашки и тяжелые серебряные блюда, хрустальные вазы, бархатные занавески, статуэтку пастушка, играющего на флейте, и собаку из китайского фарфора, размером мне до колена. К чему все эти вещи? Ведь и в ломбарде могут спросить — откуда у бедной девушки собака китайского фарфора, и позвать полицию. Мне нужно в Чикаго, а не в тюрьму. Лула, наверно, уже удивляется, куда я запропастилась, да и Мистрис может вернуться в любой момент.
Я оглядела комнату — все ли на месте, не задела ли я чего ненароком. Нет, все в порядке. Она ничего не заметит, пока не пересчитает деньги. Так возьми еще что-нибудь, одну-две вещички, подговаривал меня лихорадочный голос. Какая разница, раз ты уже все равно воровка? Из бронзовой вазы в угловом комоде я вытащила пыльные четки из янтаря и кораллов. Коль скоро воры забрали мои, я имею право взять эти взамен. А затем, уже без всяких самооправданий, а просто от возбуждения, я сунула в карман маленького, с мизинец, резного кота из нефрита. На меня потрясенно смотрели знакомые лица: Дзия, отец Ансельмо, даже мой отец — человек грубый и вспыльчивый, он, однако, в жизни своей не брал чужого. «Кто ты? — спрашивали они. — Где наша Ирма?» «Мистрис меня обворовывала», — напомнила я им и запнулась. Я буду читать покаянные молитвы, жертвовать бедным в Чикаго. А когда у меня появятся деньги, я отдам, что взяла.
Я подкралась к двери, прислушиваясь, как заправский вор. Из кухни доносился ровный град ударов: Лула делала тесто для бисквитов, по-своему таким образом празднуя отсутствие Мистрис. Значит, ничего услышать не могла. Я пригладила передник, чтоб не так оттопыривался, и тихо направилась к лестнице в спальню — взять свой плащ и пару вещей.
— Ирма! — крикнула Лула. Я подскочила, покрылась холодным потом и вошла в кухню, а там встала за стиральным корытом, заслонившим мой передник.
Тяжело пыхтя, она раскатывала тесто деревянной скалкой.
— … девятнадцать, двадцать. Еще восемьдесят раз. Уф-ф… а ты где прохлаждаешься?
— Лампы очень грязные были.
— Ладно, нам нужен лед. Мистрис не оставила мне денег, так что скажи старику Макговену, чтобы отпустил в кредит. И передай ему, лед нужен срочно, иначе у меня и молоко, и масло пропадут. — Неужто Господь поощряет мой грех? — Ирма, ты меня слышишь? Сходи прямо сейчас, к завтраку успеешь вернуться.
Я сглотнула.
— А где Мистрис?
— Ушла на весь день. Хвала Господу.
Значит, пройдет несколько часов, прежде чем она поймет, что ее обокрали.
— Мне надо плащ взять.
— Ну так пойди возьми. Что ты застыла-то?
Хочу поблагодарить ее, за то, что отдала мне половину кровати, пусть и с неохотой. Пожелать ей счастья с Альбертом. Хочу запомнить ее широкое, смуглое лицо. Сказать, что я не злодейка и не воровка, а просто забрала, что мне причиталось.
— Пойду плащ возьму.
— Ты уже это говорила. Большой кусок льда, ты поняла? А не мелкое крошево.
Я прошла в спальню, уложила «благотворительные» вещи в мешок и надела плащ, который скрывал его.
Из кухни доносилось пыхтение Лулы:
— … восемьдесят два, восемьдеся три…
Я напишу ей из Чикаго. Не думай про Чикаго, велела я себе. Думай только о том, чтобы уехать без лишних проблем.
Я вышла на улицу и поняла, что сначала надо все же зайти к Макговену. А не то Лула или даже Мистрис подумают, что со мной что-нибудь приключилось по дороге к нему. Поэтому я заказала льда, пытаясь не выказывать никаких признаков нетерпения, пока старик Макговен медленно писал в кредитной тетради, а потом в тетради доставок, попутно спрашивая, что я думаю о погоде. Наконец он закончил и отпустил меня. Очень удачно в тот момент к нему зашли несколько рабочих с литейного завода, и он не видел, что я направилась в противоположную от мастерской сторону.
На сей раз я была настороже и глядела в оба, торопливо минуя переулки и держась подальше от мужчин, шедших вдвоем. Купила у уличных торговцев еды в дорогу: хлеба, колбасы, пару яблок и фунтик соленого горошка, стараясь выглядеть непринужденно, спокойно и вообще не привлекать внимания.
В кассе железнодорожной компании «Буффало, Кливленд, Чикаго» я попросила билет в третий класс до Чикаго.
— У вас банкноты или мелочь? — спросил служащий.