— Прямо сейчас ему нужен сахар. Спросите у соседей или сбегайте в магазин на углу.
Бросив встревоженный взгляд на койку, Дэйзи накинула шаль и вышла. Башмаки ее застучали по лестнице под взрывы насмешливого гогота.
— Плохо дело, — еле слышно шепнула София. — Ирма, вы бы не нашли здесь что-нибудь, на что можно сесть?
Я огляделась. В углу захламленной комнаты заметила стул, заваленный кучей одежды. Я расчистила стол от грязной посуды с остатками еды, убрала несколько проросших картофелин и стала перекладывать туда вещи: хлопковые панталоны и сорочки, помятый капор, засаленную шаль, мужской жилет и пальто честерфилд. У меня похолодели руки: я увидела брюки в полоску, коричневый котелок и поверх них свернутый петлей широкий кожаный ремень. Пальто честерфилд, песочные волосы. Тяжелая пряжка ударяет о почерневшую балку. Боль. Кровь. Осколок стекла в руке. Я лежу, выскобленная, на дубовом столе…
— Да, Ирма, и найдите ночной горшок. Надо проверить мочу, — позвала София.
Заскрипела кровать, должно быть, она перевернула его на спину. Я посмотрела в горшок, он стоял рядом с ножкой кровати, но не могла заставить себя взглянуть на мужчину, на него.
— Пустой, — мой голос скрипел, как сухая деревяшка.
Рука сомкнулась на ремне, я сжала его с такой силой, что заныла ладонь. Сколько девушек он затащил в тот дом, в свое логово? Ярость захлестнула меня с ног до головы, охватила пылающим огнем. Я сильная. Я могла бы это сделать. Надо только остаться с ним один на один, хоть на минуту. Разве я не сумею затянуть этот ремень на его шее, а лучше того, вогнать ему в глотку? Встать над ним и заорать в липкую мучнисто-белую рожу: «Вспоминай меня! Вспоминай, что ты со мной сделал, поганый ублюдок!»
Я оглянулась через плечо. Теперь он лежал на спине, густые усы задраны вверх, топорщась на сморщенном лице. София потрясла его за костлявые плечи, позвала:
— Джейк! Вы меня слышите?
Он застонал, не открывая глаз. Если откроет, они будут бледноголубые, хищно сверкающие в обгоревшей комнате.
София низко склонилась над ним. Отодвиньтесь! хотела крикнуть я. Не трожьте его! Мне следует уйти, я это знала, немедленно уйти из этой комнаты, из дома, с этой улицы, но ноги словно приросли к месту.
— Ирма, — нетерпеливо сказала София, — вы бы не могли дать мне стул? — И подойдите сюда, понюхайте, как он дышит. Похоже на алкоголь, только с фруктовым оттенком. Моча тоже наверняка имеет сладковатый запах.
Но я молча стояла у стола, вонзив взгляд в безвольное тело. Потом закрыла глаза.
София вздохнула и заговорила учительским голосом:
— Это сахарный диабет, я уверена. Он вызывает жажду и истощение. Тест урины, описанный Томасом Уиллисом в тысяча шестисотом году… — я не понимала ни слова — … это, несомненно, диабетический шок, который приводит к… Ирма, вы меня слушаете?
— София, простите. Я не могу здесь оставаться.
Она вздохнула.
— Я знаю. В каждой квартире кто-то болен. И всем нужно…
— Это он. Он меня изнасиловал. Вот его ремень. Там, на стуле, его брюки. Он называл меня своей… — я задохнулась.
София мрачно смотрела в пол.
— Вы уверены, что это он?
Я кивнула. Тут она заметила ремень в моей руке. Глаза ее расширились.
— Ирма, положите. Бросьте ремень.
— У него был нож. Он сказал, что перережет мне горло, если я только пикну. Он сказал…
Она сделала два шага ко мне, встала так, чтобы я не видела кровать.
— Ирма, бросьте ремень. Отпустите его, — наверно, я разжала руку, потому что раздался клацающий мерзкий звук — пряжка ударилась об пол, и я содрогнулась.
— Ирма, — тихо сказала София, зажав мои руки в своих, — вы утверждаете, что это он, и я вам верю. Я могу себе представить, да, могу, это часть моей работы, как вам сейчас больно. Но разве это поможет, на самом деле, если вы его сейчас… накажете? Разве это что-нибудь вернет?
Я закрыла глаза. Потом прошептала:
— Не знаю.
— Ирма, откройте глаза и посмотрите на него.
Большая ладонь безвольно свисла на пол. Изо рта течет слюна. Казалось, он усох еще больше за последние несколько минут.
— Если верить в возмездие, то вот оно: он умирает. Ну вы дадите мне наконец этот стул?
Как она может говорить так спокойно? Однако я подошла к столу, подняла упавший стул, отнесла ей и поставила рядом с кроватью, по дороге с омерзением переступив через ремень на полу.
— Спасибо. — Она устало присела. — Ирма, я не священник. И не призываю вас простить ему то, что он сделал, тем более оправдать его, но этот человек нуждается в помощи. Поэтому мы сюда и пришли. Это наша работа.