— Он говорит, что обстоятельства были сильнее его, — перевел я товарищам. — Сопротивляться в одиночку было бы безумием. Он хотел сохранить себя для будущих трудов…
— А, чего там! Кто жрать дает, тому и поет, — буркнул непримиримо мой друг парторг.
— Он наблюдал. И теперь собирается написать книгу, — продолжал я, — где будет с похвалой отзываться о нас с вами.
Мои друзья переглянулись.
— В конце концов, не наше дело с ним разбираться, — решил парторг. — Доложим начальству, препроводят его к союзникам, сами пусть и расхлебывают.
…Американца я больше не встречал и ничего о нем не слышал. Сначала я все ждал его книги, но шли годы, а она не появлялась. Иные книги уже печатались в Америке. И когда доходил до меня слух об очередном пасквиле на нашу страну, почему-то вспоминались мне сильные, ловкие, акробатически подвижные челюсти — и губы, вымазанные ветчинным жиром.
Нет, я не утверждаю, что именно он писал что-то такое. Я только вспоминаю его фразу: «Обстоятельства были сильнее меня».
И вспоминаю Фучика. И вспоминаю Джалиля. И многих других, кто был сильнее обстоятельств.
1952