«Ладно, леший с вами! Не идете — пойду один».
Болото осталось позади, и вот чуть заметная тропка ведет через пнистую пустошь. Редко растут молодые березки, бледные, хилые, листочки у них маленькие, как весной, хотя уже начало августа. Чуть колеблются розовые колокольчики иван-чая, белена покачивает высокими стеблями, брусничник уже желтеет от сухости. В корневище огромного серого пня шмыгают молодые гадючки, юрко взбираются на шершавый срез, где, свернувшись, дремлет их грозная мамаша. Костя смотрит под ноги, прислушивается к шорохам в траве — не дай бог наступить!
Кончилась эта проклятая старая порубка, и сразу же за нею — даже сердце затрепетало от радости: вот оно, лесное шоссе! Даром что никогда в жизни не видел, узнаешь его сразу, так врезались в память рассказы о нем. Затеяли когда-то соединить дорогой два промышленных городка, повели ее напрямик через лесные заросли, насыпали полотно. Вели с двух концов, совсем уж немного оставалось до сбойки, но тут война, забросили. Полотно и кюветы оделись сочной травой, но формы своей не потеряли, и деревья еще не успели завладеть отвоеванной у них узкой полосой. Как не настоящее это шоссе, немощеное, никто по нему не ездит, ни колеи на нем, ни выбоин, лишь чуть заметные прерывистые тропки, натоптанные охотниками да грибниками.
Теперь уж Костя не собьется с пути. По лесному шоссе вправо идти да идти, пока не увидишь поляну.
Беспокойно одному в этом длинном-предлинном зеленом коридоре. Обманчивой кажется его пустынность. Кажется, не может тут никого не быть, зачем же тогда прокладывали эту дорогу, если никому по ней не ходить, не ездить? А вдруг «они» только попрятались по кустам у обочин? Кто «они»? Бандиты, может быть. Опасные, таинственные люди. В лесу одиночество не страшно, там зримого мира как раз на одного, а здесь далеко видать, но сколько ни вглядывайся, что вперед, что назад, — ни души!
Хрустят сучья где-то неподалеку, Костя вздрагивает от этого хруста. Бывают и медведи в здешнем лесу, это уж не сказки. Прошлым летом лесник косил сено на поляне, вышел мишка прямо на него. Носом водит, головой крутит, принюхивается. Лесник наземь упал, одним глазком наблюдает. Хорошо, что унюхал косолапый мишка пчельник лесников, повернул туда, а там собаки залаяли, он и убежал. Про рысь еще рассказывали охотники: прыгнула с елки на одного, он кричит: «Стреляйте!» — а все боятся, как бы в него не попасть. Наконец кто-то решился и убил ее, а охотника едва до больницы довезли, там и помер.
Жуть пробирает от этих историй.
И зачем его понесло одного в такую даль? Кто его гнал?
Вернуться, что ли?
Нет, теперь уж недалеко осталось. Солнце перевалило за полдень, оно светит теперь прямо вдоль просеки, жарко припекает макушку. Пить хочется Косте, а попить неоткуда: придорожные канавы сухи, нигде не слышно журчанья ручейка.
Вернуться, что ли?
Никто даже не узнает, что ходил он на лесной пруд, ходил, да не дошел. Зато вернусь — обед еще горячий, наемся, а потом в городки играть…
Думает так Костя, а ноги все несут и несут его вперед. Он не останавливается даже, чтобы съесть краюху, не нагибается за здоровенными, сияющими красной шляпкой подосиновиками, что торчат из травы прямо на дорожном полотне. Все ближе лесной пруд, это он не столько знает, сколько чувствует нутром, и уже закипает где-то в глубине души предвкушение торжества, гордого торжества достигнутой цели.
Слева засветилась широкая прогалина. Костя сопит, поддергивает штаны, сползающие с брюха, еще более отощавшего после многочасовой ходьбы, ускоряет шаг, но не бежит, не хочет выдать свое нетерпение, хотя и выдавать-то некому, разве что самому себе. Эта поляна, эта! Вон и деревья темнеют высокие, то ли липы, то ли вязы, только близ воды могут так высоко и пышно расти деревья! Пустяки, совсем пустяки осталось пройти…
Ну, где же он? Что-то не видать…
Екнуло сердце: неужели ошибся?
И вдруг меж деревьев замерещилось что-то необычайное. Воды еще не видно, только простор над нею, большое пространство голубой пустоты. Путаясь в высокой траве, спотыкаясь о валежник, мчится Костя кратчайшим путем на этот манящий простор. И вот она — награда!
Огромный квадрат зеркально-спокойной синей воды, зеленые блюдечки кувшинок у берегов. А по краям темной стеной стоит молчаливый лес, к самой воде подступили серебристые ивы, нахальная ольха и здесь лезет вперед, черемуха, отступив, обиженно мерцает черными стволами, поодаль высятся две громадные мохнатые сосны, и целая шеренга рослых лип выстроилась чуть поодаль от берега.