У воды небольшой ровный пригорок с крепкой дерновиной, и посередине черное пятно от костра. Костя лег животом на дерновый берег, почерпал пригоршней воды, напился, сел и принялся за краюху. Кусал понемногу, жевал неторопливо, усердно и все удивлялся, до чего же вкусный хлеб растет на родной земле. Съел краюху, начал размышлять. Вот пруд. Откуда он взялся? Может быть, выкопали его давным-давно какие-то лесные люди? А может, провалилась земля от страшного землетрясения, какие бывают в южных странах? Или всегда он был тут, с самого начала, как сотворилась Земля? Сколько на свете неизвестного! Говорят, нету дна у этого пруда. Действительно, смотреть если с берега, дна не видно. Вода синяя-синяя, такая, наверное, в море бывает, а в горсть возьмешь — чистая, прозрачная.
Думает Костя, а сам глядит и глядит на поверхность воды. И вдруг ему вспоминается: нельзя смотреть подолгу на эту воду, потянет неодолимо. И кажется Косте, что его уже тянет, тянет, едва хватает силы сопротивляться…
А вокруг тишина, ни птичьего щебета, ни шороха в траве. Вода неподвижная, синяя. На ней распластались зеленые листья кувшинок, их белые цветки раскрылись, как ненасытные пасти. А ты еще купаться хотел… В самом деле, собирался ведь купаться. Даже сказал об этом Митьке. Что же делать?
Вспомнилось, и нет больше покоя. Сказал ведь Митьке, что искупается. Ну и подумаешь, кто об этом знает? Слышали несколько человек, ну и пусть. Станут напоминать — можно отбрехаться. Но нет, все равно: сказал ведь!
Тьфу, да зачем тебе это? Все равно никто не видит. Даже если рассказывать станешь, никто не поверит. Никто еще не купался в лесном пруду, даже когда компанией ходили. Нельзя тут купаться, вода слишком холодная, сам убедился теперь. Затягивает на глубину. Нырнешь и не вынырнешь. Зачем тебе это нужно? Даже похвастаться будет нельзя, все равно не поверят.
Нет, раз сказал, надо сделать! Никто не узнает, как ты отступил от своего слова, но перед собой ведь не скроешься.
Страшно Косте лезть в студеную воду, но гордость берет верх над страхом: сказал, значит, сделаю! Дрожащими руками скидывает портчонки, рубаху. Подходит к воде. Ногой щупает воду. Ничего, если плыть побыстрее, то и не замерзнешь. Присел, приготовился к прыжку. Долго стоит так, мучается страхом и стыдом за свою нерешительность. А вдруг кто-то смотрит из-за куста, видит его позор? Эх, будь что будет!
Костя прыгает вниз головой в холодную синюю воду, сразу же выныривает на поверхность и плывет быстро-быстро, торопливыми саженками. Движение захватывает его, он не знает больше ни сомнений, ни страха, он работает сейчас, и в этом вся его жизнь. Все дальше и дальше от берега, вот уже почти доплыл до середины, дальше плывет, оглянулся — противоположный берег ближе, чем свой. Переплыть разве? А что, и переплыву!
У противоположного берега заросли кувшинок. Костя хочет выбрать проход, чтобы кувшинки ему не помешали, как вдруг что-то мягкое, гибкое и скользкое хватает его за руку. Выдернул руку, отпрянул, но тут же кто-то поймал его за ногу, обволакивает лодыжку мягкими цепкими щупальцами.
Водяной!
Забыл о водяном! Расхрабрился!
Костя судорожно работает руками, старается держаться на воде, хочет выдернуть ногу. Вода не терпит резких движений, Костя теряет плавучесть, погружается с головой. Но не сдается, всплывает, что есть сил бросается обратно, к своему, дальнему теперь берегу. Плыть, как никогда, трудно, вода кажется необычайно жидкой, торопливые гребки прорезают ее как воздух. Костя тратит последние силы, а едва доплыл до середины. Отдохнуть бы надо, полежать на спине, да не верит Костя этой воде, не станет она держать его, затянет на глубину! Он плывет дальше, плывет через силу, едва не захлебываясь, и кажется ему, что не двигается с места и берег вовсе не приближается. А тело коченеет от холода, глядишь, судорога схватит за икру…
«Неужели утону?» — думает Костя.
Нет, дудки! Раз уж от водяного вырвался… Костя ложится на воду спиной, набирает полные легкие воздуха…
«Неправда, приближается берег! Вот уже он недалеко. Чего это я там струсил, на середине? Кто хватал меня у того берега? Водяной? Чепуха, это же стебли кувшинок, перепутавшиеся под водой».
Даже не отдышавшись, Костя напяливает одежонку на мокрое тело и спешит прочь. Не думает, почему и зачем так спешит. Ни о чем не думает, припустил бегом, дает волю запоздалому страху. И только когда уж сворачивал с лесного шоссе, вдруг остановился как вкопанный: вполне свободно мог утопнуть. А вот поди ж ты, не утоп!
Последний квартал одноэтажных домиков оборвался, и только поэтому Константин Петрович посмотрел направо. Шагах в пятидесяти от шоссе, окруженная кустарником, поблескивала на солнце какая-то вода. Константин Петрович направился к ней. Побрел без особой охоты, без воодушевления. Но чем ближе подходил, тем настороженнее вглядывался. Это был небольшой пруд, в низких берегах, по бокам заросший кувшинками, и лишь у дальнего берега зеркалилась свободная гладь. Константин Петрович обошел пруд по тряской земле, вышел на плоский пригорочек…