Выбрать главу

«Замуж за однорукого…», «Если не женишься…» Как это у них все просто! А что, если взять да сказать: послушай, что говорят люди! А она ответит: «Неужели вы думаете, что люди лучше нас знают, как нам быть?» Вот-вот, она обязательно так и скажет. Она умница, моя маленькая Фрида.

Она навещает человека, попавшего из-за нее в беду. Как поступит она, когда он будет здоров? Может быть, мне лучше вообще не выздоравливать? Ну уж нет! Скорей бы встать! Но рука. А вдруг ампутируют? Тогда худо. Прощай мотоцикл. «Такая милая девушка — и замуж за однорукого…» Эх, Федоровна, добрая ты душа, да только…

У двери замирают легкие шаги. Тихий, осторожный стук. Никаких сомнений! — это Фрида.

— Пожалуйста, войдите.

Они улыбнулись друг другу. Она подошла к кровати, он взял ее руку.

— Эвальд, — начинает она, даже не присев. — Я только что говорила с врачом. Он сказал… «Да, вам я могу сказать. Вы ведь сильный человек, правда?» Он говорил, что… Это еще не решено окончательно, однако… Не исключено, что вам… придется… отнять правую руку.

Она умолкла. Как будто лишь сейчас поняла, что сказала ужасное.

— Эвальд, что вы на меня так смотрите?

— Я смотрю как-то особенно? Да, действительно. Извините, Фрида. Наверно, я ошибся. Конечно, ошибся! Но вы сказали это как-то странно… Да нет же, просто мне, дураку, показалось.

— Что? Что?

— Как будто вам хочется, чтобы мне отняли руку.

V

Наткнувшись в укромном уголке больничного сада на Эвальда, занимавшегося гимнастикой, врач Михаил Абрамович сказал:

— Ладно, молодой человек, я вас отпускаю. Правда, после второй операции вашей правой руке еще нужен покой, но вы мне надоели, и раз вам обязательно хочется опять ломать себе руки, займитесь этим где-нибудь еще, а не у меня в больнице.

Фрида должна была навестить его на следующий день. Рассчитывая перехватить ее по дороге, он из дома снова направился в больницу. Но она пришла раньше обычного, и он, подходя, увидел, как Фрида с расстроенным лицом выходит из больничных ворот. Преградив ей путь, он взял ее за руку. Она засмеялась, обрадовалась, как ребенок, и опустила глаза. Они пошли рядом, держась за руки. В парке, под старой липой, они остановились.

— Помните? — начал он. — Вот здесь я заговорил с вами в первый раз. Мы всегда будем тут встречаться, согласны? Каждый вечер в начале седьмого я буду приходить сюда. Если у вас будет время, вы тоже придете сюда и сядете на скамейку. А если вас не окажется, я сяду на скамейку и подожду, хорошо? Вы ведь придете, правда?

Держа ее за руку, он заглядывал ей в лицо, но она упорно отводила взгляд, и длинные шелковистые ресницы трепетали в лучах заходящего солнца. Вздохнув, она сказала:

— Мне нужно идти.

— Хорошо, но вы еще не ответили. Неужели я не заслужил… — он проглотил конец фразы, понимая, что не должен был так говорить.

— Не надо жаловаться. Это на вас не похоже, — проговорила Фрида. — Конечно, мы увидимся. Но, знаете… будем друзьями, хорошо?

— Но вы же прекрасно знаете, что я вас люблю, — не выдержал Эвальд. — И с этим ничего нельзя поделать.

— Прощайте, — Фрида высвободила руку.

— Как вы сказали?

Испуг и растерянность прозвучали в его голосе.

Фрида засмеялась, правда довольно натянуто:

— Боже мой, до чего вы чувствительны! Я хотела сказать: до свидания. А вышло так потому, что все у нас очень… непросто.

…Прошло несколько недель.

Виделись они часто, почти каждый вечер. Эвальд издали узнавал легкую фигурку, освещенную уже не жарким в августе сибирским солнцем. Они бродили по берегу большого тихого озера, окруженного дремлющими серебристыми ивами, ходили на танцы, в кино. Разговаривали обо всем на свете и научились понимать друг друга с полуслова, но… Когда сослуживцы подшучивали над ним, спрашивая, пригласит ли на свадьбу и как будет выглядеть мотоцикл с детской коляской на прицепе, он тоже отвечал шуткой, но чувствовалось, что на душе у него горько. И друзья, хотя не знали причины, оставили его в покое.

Однажды, после долгого задумчивого молчания, она сказала:

— Я вас никогда не забуду, Эвальд.

Он оторопел, ведь до того о разлуке и речи не было.

— Ради меня вы совершили поступок, который можно сравнивать только с подвигами наших героев во время войны.