— С чего это вам такое в голову приходит! Да и война-то давно позади, от нее и следа почти не осталось…
— Не говорите так. Много людей, еще целые семьи страдают от последствий войны.
— Да, да, я знаю. Сироты. Инвалиды. У меня тоже сжимается сердце при виде несчастных калек.
— Среди инвалидов есть и молодые. В партизаны ведь шли и подростки.
— Да, да, правда, — согласился он, но не стал продолжать отвлеченного, как считал, разговора.
Розовело вечернее небо, щеки ласкал ветерок, весело шелестела листва над головой. Вот и они, заветные старые липы. Целых три дня не удавалось вырваться, перед новым учебным годом нагрянула областная комиссия проверять новую школу-интернат; приходилось все время быть на месте, с утра до вечера. Теперь все волнения позади, и старик учитель, председатель комиссии, крепко пожав Эвальду руку, сказал: «Вы по-настоящему преданы делу, спасибо! От имени руководства и — от всего сердца».
Сегодня Эвальд обо всем расскажет Фриде. Она будет рада. И о смешных происшествиях расскажет, например, о том, как комиссия наткнулась в чулане на гору банок с масляной краской и как оправдывался завхоз: вдруг на будущий год не достанем. Когда приходит комиссия, всегда что-то нелепое обязательно случается. И Фрида посмеется. Когда она смеется, он просто с ума сходит от счастья. Заливаясь громким смехом, как ребенок, она отворачивается, прячет лицо в ладонях, и на затылке прыгают каштановые колечки волос.
Им так мало приходилось смеяться вместе. Но они еще возьмут свое…
Вот, кажется, и она.
Эвальд встает со скамьи. Берет он держит в правой руке, крепко стиснув его и с наслаждением ощущая, как напрягаются выздоравливающие мышцы. Над головой что-то шепчет листва старой липы.
Сегодня Фрида в светлом платье. Она очень спешит, даже что-то новое появилось в походке. Да ведь это вовсе не она. Конечно, нет, это какая-то другая девушка. Но она спешит к нему, даже машет ему рукой.
А, это же подруга Фриды, та самая, что была тогда с нею в парке. Как же ее зовут? Да, Соня. Видно, с Фридой что-то не так. Заболела? Они не виделись целых три дня.
— Ой, Эвальд Корнеевич! — кричит девушка издали и бежит еще быстрее. — Ой, я совсем запыхалась, все боялась, что вас не найду. Фрида сказала, вы будете ждать под старой липой, а я совсем не знаю, какая тут липа старая; я спросила, и один старик сказал, вон та, ей, наверно, больше ста лет, а уж он знает, ему самому почти столько, но он все-таки ничего себе, ходит довольно прямо, видит и слышит, вон там он живет, напротив, в маленьком домике, совсем такой маленький, старый домик…
— Что с Фридой?
— Ой, правда, я потому и пришла… Фриды нету.
— Как — нету? Почему?
— Уехала. В Тулу или куда-то там, толком не знаю. Я думала, Эвальд Корнеевич, вы все знаете. Мы все были против; мы говорили ей, оставайся, и я всегда уговаривала ее, куда ж ты поедешь, ты ведь любишь мотоциклиста — ой, извините! — ты ведь любишь Эвальда Корнеевича, говорила я, как же ты уедешь! А она говорила, Сонечка, дорогая, я должна. И когда она уезжала, позавчера, поездом, все так жалели, так ужасно жалели, и она была такая печальная, такая грустная, и на вокзал пришел наш начальник смены, и сам директор тоже, и его жена, она принесла ей цветы и сказала… Ой, Эвальд Корнеевич, вы же не слушаете! Я понимаю. Ой, какая я дура, чуть не забыла, у меня для вас письмо.
— Где письмо? — спросил он тихо, голос повиновался с трудом.
— Вот, возьмите.
Он взял конверт. Рука с письмом, его совсем здоровая левая рука повисла, как неживая.
— Так я пошла, Эвальд Корнеевич?
Эвальд поплелся за ней, медленно переступая тяжелыми, непослушными ногами.
«Зачем я иду за ней? Какой в этом смысл?
А что теперь имеет смысл?
Да, письмо. Где оно? Вот, я его держу. Пойду назад, к нашей липе. Вот и скамья. Это ее место, здесь всегда она сидела, мне надо немного подвинуться. Темнеет. Но еще можно читать. Пальцы дрожат.
Интересно, как дрожат пальцы. Я думал, что только в романах пишут, для красоты: «Его пальцы дрожали».
Он развернул письмо.
Странным, неуверенным почерком было написано: «Дорогая Фрида!»
Что такое?
Дорогая Фрида — это же она, письмо адресовано ей!
Здесь что-то не так. Нет ли еще чего в конверте? Вот фотография! Чья? Еще раз внимательно проверить конверт. Ага, вот тонкий маленький листок.
Опять дрожат пальцы. Странно, не поверил бы, что так бывает.
Возьми себя в руки, ты мужчина. Соберись с духом и читай!
«Любимый мой!
Я не в силах писать тебе. Прочти приложенное письмо, ты все поймешь».