Стоя на небольшом возвышении посреди плоской покатой равнины, Мартин размышлял, что делать дальше. Идти на запад, к короне, пожалуй, не имело смысла, попытка забраться на зубцы в темноте более чем опасна и попросту безумна. Кроме того, последний участок подъема стоил ему слишком больших усилий, он устал, разогрелся, тело было влажным от пота, и теперь на пронизывающем ветру его охватывал озноб. Самым правильным было бы найти укрытие, защиту от ветра и прилечь там отдохнуть, вжиться в новые условия. Ему стало холодно, местность выглядела пустынной и унылой, и если бы лишь ради этого пришлось стараться, то все предприятие действительно являлось бы не более чем глупой мальчишеской выходкой. Но он с надеждой думал о главной цели — о восходе солнца, а до него оставалось еще порядочно времени. Итак, надо искать укрытие и там скоротать время.
Бродить ночью по плоскогорью оказалось удовольствием ниже среднего, — на шершавой, ухабистой известняковой поверхности угрожающе зияли темные расщелины, поди узнай, то ли перед тобой небольшая ложбинка, то ли бездонная пропасть. Наконец он набрел на довольно высокий куст с колючими ветками, за ним нашлась неглубокая выемка. Сняв рюкзак, он вытащил одеяло, расстелил его на земле, сложил похудевший мешок наподобие подушки, улегся и закутался с головой. Постепенно он согрелся своим дыханием, мышцы расслабились, он было задремал, как вдруг его вспугнул шорох за спиной. Не хватало еще, чтобы змея ужалила, подумал он. Он знал, что в Крыму ядовитые змеи не водятся, но теоретические сведения, не вызывавшие сомнений на пляже, средь бела дня, здесь, наверху, как-то мало убеждали. А кроме того, если не было змей, то водилось достаточно прочей ядовитой нечисти, вроде тарантулов и скорпионов. Однако, преодолев страх, он снова лег, натянул одеяло по самые уши и не заметил, как вскоре погрузился в глубокий сон.
Его разбудило стрекотание цикады, собственно, даже не цикады, скорее, обыкновенного скромного кузнечика, слабый, робкий звук, но Мартин сразу очнулся: сквозь тонкое одеяло просвечивало небо, и он испугался, что проспал рассвет. Но нет, кузнечик разбудил его как раз вовремя, утренняя заря только-только занималась. Вокруг во все стороны расстилалась Яйла — крымское плоскогорье. С места ночлега моря не было видно, и он поспешно, теперь уже не опасаясь проглядеть какую-нибудь пропасть, зашагал по отлогому склону в гору. Вскоре перед ним, далеко-далеко внизу, на глубине целого километра, открылось необозримое, напоминающее гигантский свод, выпуклое водное пространство.
Оно казалось еще серым, как и небо над ним, но краски менялись на глазах, и через несколько минут над морским горизонтом возник проблеск сияния. Светлый полукруг быстро разрастался, становился все ярче, все богаче цветом, и Мартин вдруг почувствовал — ступнями, всем телом, — как вращается Земля, стремительно летит навстречу солнцу пустынное серое плоскогорье, летит вместе с ним, и встречный ветер свистит у него в ушах. Все его существо наполнилось предчувствием большого, отнюдь не повседневного события, его охватило предвкушение встречи, единственной и неповторимой. Ведь в другой раз, если он наступит, все будет уже по-другому: другими будут краски, другими будут ветры, и он сам будет уже другим, и не будет таким же его ожидание, его взволнованность. Какое счастье, что я не проспал, успел он подумать, и тут началось великое зрелище.
Быстро светлея, наливался серебристой голубизной небосвод на востоке, и вдруг над резко очерченным краем моря обозначилась тонкая красная черточка. Чуточку выпуклая, она быстро ширилась, выгибалась, становилась все толще и толще, и вот она — уже целый сегмент. Красный, как кусок раскаленного железа в горне, он разрастался с почти пугающей быстротой, превращаясь в полукруг, и его сияющий, пышущий силой, алый жар раскатил по сизой, с каждой секундой голубеющей, пустыне моря длинный, с переливами розовых узоров парадный ковер.
Тем временем и краски земли, в преддверии новой встречи с солнцем, становились все сочнее и ярче, все резче вырисовывалась там, далеко внизу, граница между водой и сушей, отчетливее выступили из зеленого обрамления крошечные белые кубики дворцов и хижин сосновый лес у подножия Яйлы зацвел матовой зеленью и янтарной желтизной, и даже серым стеблям и сухим травинкам плоскогорья досталось кое-что от розового изобилия лучей. Все это Мартин успел заметить, окинув округу быстрым нацеленным взглядом, и сразу опять обратился взором к восходящему светилу, чтобы не пропустить ничего значительного.