— Я сам предпочитаю чешские товары, — продолжал он. — Вот поглядите: ботиночки! — Он выставил ногу и оттянул носок. — Изящные, верно? И ничего не весят — пушинка! Ну, да это все, конечно, не главное. Главное — это здоровье!
— А кстати, как вы теперь себя чувствуете? — вставил Георгий Филиппович, показывая, что помнит в Лепешкине своего пациента.
— Дорогой Георгий Филиппович! — произнес Лепешкин прочувствованно. — Для вас как для специалиста своего дела, большого специалиста, это, может быть, обычное явление. А для меня — честно вам скажу, как вспомню, так всего и переворачивает. Вы ведь меня буквально с того света вытащили!
Георгий Филиппович промолчал.
— Мне ваши слова на всю жизнь в память врезались. «Посмотрите, что у него», — сказали вы. Я тогда уже все понял, когда лежал на операционном столе! Вы, может быть, считали, что я без сознания, но я все слышал.
Георгий Филиппович едва удержался, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу. Вот же он кто! Истощенный старик с ввалившимися щеками, вокруг которого велись долгие споры, и наконец было решено оперировать. Вспомнилась жара в операционной, ревнивые взгляды второго хирурга и жесткая, утолщенная стенка желудка в том месте, где предполагалась только язва… Ну, конечно же Лепешкин!
Георгий Филиппович оглядел Лепешкина с головы до ног изучающим взглядом врача. Так вот каким ты стал, Лепешкин. Словно читая мысли Георгия Филипповича, Лепешкин встал со стула, расправил плечи…
— Ну и как вы теперь себя чувствуете? — опять спросил Георгий Филиппович.
— Вот видите как! — ответил Лепешкин, сияя. — Отлично! Как в былые времена.
— А желудок? Не беспокоит?
— Все ем — и жирное, и соленое, и баночку могу пропустить при случае… Конечно, в меру. Кушаю четыре-пять раз в день, понемногу, но калорийно.
— Да-а, — покивал Георгий Филиппович. — Вы преобразились.
Женщины стояли возле радиолы и прислушивались к беседе мужчин, каждая по-своему гордясь своим мужем.
— Может быть, перейдем в столовую, — пропела Аделия Викторовна, — продолжим разговор за столом?
В столовой горела хрустальная люстра. Овальный стол, накрытый на четверых, ослеплял серебром, фарфором, белоснежным крахмалом скатерти и салфеток. Хрустальные графины, бутылки с яркими ярлыками отражались в бокалах и рюмках трех размеров, сияющих золотыми ободками. Блюда с салатами, рыбой, солениями, копчениями, судки с паштетом, соусами и хреном выстроились ярким живописным парадом. В столовой тоже красовался сервант — широкий, обтекаемый, из-за его зеркальных стенок поблескивали шеренги фарфоро-хрустального резерва.
— Просим! — разводили руками хозяева. — Так сказать, хлеб-соль. Чем богаты, тем и рады!
Георгий Филиппович хлопком соединил руки перед грудью и сжал их с выражением подобающего случаю восторга.
— Н-ну! — не выговорил, выдохнул он. — Вот это сила!
Лепешкин широко улыбался, Аделия Викторовна добродушно корила:
— Ах, какой же вы насмешник, Георгий Филиппович. Не знала, не знала, для кого стараюсь!
— Что вы, Аделия Викторовна, до насмешек ли тут! — отвечал Георгий Филиппович и разводил руками, обозревая гастрономическое великолепие.
Нина Сергеевна помалкивала.
Сели со смехом и шаблонными остротами, мужчины рядом по одну сторону стола, женщины по другую: решили не разлучать Георгия Филипповича, названного «виновником торжества», с Лепешкиным, которого назвали «крестником».
Подготовили закуску на тарелочках, налили заморский коньяк в рюмки среднего размера. Лепешкин поднялся с рюмкой в руке:
— Разрешите мне, как бы сказать, в нашем небольшом кругу произнести первый тост в честь нашего дорогого гостя и, как говорят, виновника торжества. — Он сглотнул и стал серьезен. — Дорогой Георгий Филиппович. Не каждый поймет чувства человека, который одной ногой побывал в могиле, к тому человеку, который его оттуда вытащил. Об этом трудно сказать словами, трудно найти меру благодарности, которую испытываешь, к такому человеку… — Лепешкин опять сглотнул и несколько секунд не мог продолжать. Все почтительно молчали. — В общем, я предлагаю этот тост за здоровье замечательного советского врача, талантливого хирурга, спасителя наших жизней, нашего дорогого Георгия Филипповича!
Жены аплодировали с подлинным воодушевлением. Георгий Филиппович пробормотал: «Ну уж это вы, батенька, хватили», — однако выпил с чувством, крякнул для удовольствия хозяев и принялся за осетрину.