Выбрать главу

С тех пор он выучился плавать как рыба, или как лягушка, во сяком случае, потому, что у него были большие руки и ноги. Даже ласт не нужно, шутила мама, и он был сильный юноша. Он не любил пляжа с его скученностью и бездельем (и стеснялся своей наготы). Одежду оставлял где-нибудь в кустах и тут же бросался в воду. Загорал только на противоположном берегу на большом лесистом острове. Несмотря на кажущееся миролюбие, река была очень коварной, с меняющимся от берега к берегу сильным течением. Иногда, попав в такую струю, после многих усилий, пловец обнаруживал, что его опять отнесло к другому берегу. Такая это была река, к которой Валерка относился, как к существу почти одушевленному.

Мартовское солнце в несколько дней сожгло снега и только кое-где, в оврагах, да под высоким берегом оставались лежать грязные слежавшиеся сугробы. Зато в городке разлились огромные лужи, подавляя своим необъятным размером, глубиной и непроходимостью. Затем, буквально за день они исчезли, как будто выполняя чью-то команду, и земля сразу сделалась сухой и теплой.

А в степь весна пришла и того раньше. Еще и снег лежал толстым слоем, а кое-где на проталинах с солнечной стороны бугров протыкали черную землю зеленые стрелки, а еще чуть позже, зацвели, закачались под весенним ласковым ветерком желтые пятачки куриной слепоты и крупные, мохнато-лиловые с желтым крестом тычинок — подснежники. Немного погодя, кустиками, по 5–6 стеблей, иногда не к месту, на самой тропинке расцвели элегантные ирисы. Их сменило цветение ковыля — расстелились по ветру белые гривы невиданных лошадей.

На реке прошел ледоход. Два дня тяжко вздыхали и лопались льдины, ломали кусты и обдирали кору, наползая на черные стволы тополей. Потом вода спала, посветлела и начала потихоньку согреваться. Купальный сезон Валерка открыл в средине мая, а в конце месяца уже рисковал переплывать на остров. Он мог пробыть под водой больше минуты и за это время переплыть почти полреки.

Нынешняя весна казалась ему особенной, не похожей на все остальные. Вернувшись домой, он забрасывал тетрадки с учебниками и отправлялся в степь. Далеко, куда глаза глядят. И так любо казалось ему это раздолье, так весело пел где-то в вышине жаворонок, и так ласково светило солнце, что он чувствовал себя вполне и до конца счастливым.

Иногда он ложился на какой-нибудь пригретый холмик, закидывал руки за голову, смотрел в небо и думал, думал, думал. Домой он возвращался под вечер, с обветренными губами, загоревший не меньше отца, держа в руках неизменный букетик цветов и полный какими-то своими, неведомыми никому мыслями.

Днем ничего не происходило, а по ночам он начал видеть странные сны. И в ту ночь он видел сон. Чудесный. Какие бывают только в юности. Видел цветущий луг, зеленый, поющий, свежий, каких не бывает здесь даже весной. Трава высокая, и такая мягкая — мягкая, лежишь на ней, будто на ковре. Удивительно это: спать и видеть себя спящим. А потом проснуться и задохнуться от радости, увидев склонившееся над тобой родное лицо. Ее глаза, шепчущие губы, ее волосы, а потом бежать за ней, едва касаясь земли, и видеть, как она оборачивается, смеется и бросает в тебя головки ромашек. Счастье.

Вдруг пахнуло холодом, это обрыв, а внизу далеко — далеко река.

— Что ты делаешь?

Она отталкивается, прыгает, и опять близко ее глаза. Испуг. Отчаяние, а потом сумасшедшая надежда дотянуться до нее и спасти.

— Я лечу, я догоняю тебя у самой воды и взмываю вверх. Оказывается, я умею летать! Милая, мы уже высоко над землей. Посмотри: где-то там, далеко река и обрыв с которого мы прыгали, и луг, и роща, и крыши домов. Мы летим с тобой, как птицы, большие красивые птицы. Мы возьмемся за руки и будем лететь долго — долго в синем небе, под ясным солнцем. Ведь это наш дом, вся Земля — это наш Дом!

Валерка проснулся и слезы еще не успели высохнуть на его щеках.

Каждое утро они слышали шум падающей воды — множества фонтанчиков, бьющих из отверстий в трубах, которые в видимом беспорядке проложены здесь вдоль домов и аллей. С этими струйками воды в самую жару любили играть малыши. Они ловили тяжелые теплые капли и умывали ими свои серьезные рожицы. Насытившаяся влагой за короткую летнюю ночь земля собирала маленькие лужицы на земле и на асфальте.