– Да уж, пожалуй, действительно не стоило. Так зачем динамит?
– Для одного из тех планов, о которых я упоминал.
– И о которых в ЦРУ ничего не знают?
Эдуардо, кивнув, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина трогается с места.
– Зачем так много взрывчатки?
Он коротко усмехается.
– А ты как думаешь?
На Кубе мы не боялись использовать насилие для достижения наших целей. Мы хотели произвести революцию и никакими средствами не пренебрегали. Но здесь не Куба, и если Эдуардо, находясь в Соединенных Штатах, решил применить динамит или устроить заговор за спиной у ЦРУ… он поступает явно неумно.
– Ты ведь не собираешься пустить такой «груз» в ход на территории этой страны?
– Я сам ничего не собираюсь делать. Я всего лишь играю роль посредника. За определенную плату.
– Но эта взрывчатка – она хотя бы для Кубы?
– Для того чтобы привлечь внимание американцев и заставить их включиться в борьбу, есть другие способы.
– Нельзя настраивать Америку против себя, – предостерегаю я.
– Америку ты предоставь мне. А твоя задача – привлечь и удержать интерес Фиделя.
Машина останавливается перед нашим домом. Мне хочется прямиком отправиться в постель. Я сержусь на Эдуардо и на саму себя за то, что согласилась с ним поехать. На Кубе он часто поступал опрометчиво и здесь, как видно, не поумнел.
А я уже потеряла вкус к неоправданному риску.
– Беатрис!
Запнувшись при звуке собственного имени, я встречаюсь взглядом с отцом. Он в костюме и с ключами от машины стоит у дверей. Неужели собрался в контору? Сейчас, наверное, часов пять утра – не больше. Все остальные наверняка еще спят.
– Где ты была?
Твердость отцовского голоса для меня непривычна. Он всегда был человеком строгим и не раз говорил таким тоном с моим братом, но с дочерьми всегда обходился мягче. Особенно со мной.
– Я… – Никакого оправдания не приходит в голову.
– Встречалась с молодым человеком?
Это самое простое и безобидное объяснение, какое я могла бы придумать.
Хоть я и не была готова оправдываться, встрече с отцом в такой поздний, точнее, ранний час удивляться не следовало. Я слышала, что в последнее время он трудится так напряженно, как не трудился никогда: встает раньше солнца и работает до ночи. Но одно дело слышать, а другое – видеть своими глазами.
Ему за шестьдесят. На Кубе он поговаривал о том, чтобы передать дела Алехандро и уйти на покой. А потом почти все, на что он потратил несколько десятилетий своей жизни, уничтожил Фидель. Пришлось начинать сначала.
– Я была с Эдуардо. Он устроил вечеринку, – вру я. – Ты же его знаешь.
– Вот именно. Потому и беспокоюсь. – Несколько секунд помолчав, отец прибавляет: – Беатрис, мы не в Гаване. Здесь я не могу тебя защитить. Впрочем, я и там не сумел…
Физически мой брат уже не с нами, зато им поглощены наши мысли. Может быть, отец потому сейчас столько работает, стремясь приобрести как можно больше денег и власти, что на Кубе его усилий оказалось недостаточно, чтобы спасти единственного сына?
– Знаю, – говорю я и, сделав шаг вперед, обнимаю отца. Можно подумать, что из нас двоих ребенок он и я его утешаю. – Не беспокойся, я веду себя осторожно.
Нам обоим известно, что это неправда. Едва ли я хоть когда-нибудь проявляла осторожность.
– Это опасно, Беатрис.
– Я знаю.
– После Алехандро… Мать не должна видеть, что ты где-то ходишь среди ночи. Нашей семье хватило несчастий. Больше не надо.
– Ладно, я не буду попадаться маме на глаза.
Отец вздыхает.
– Эдуардо всегда мне нравился. Он из хорошей семьи. Но ты скоро убедишься, что люди вечно торопятся воспользоваться тем, что ты можешь для них сделать, что можешь им дать. Особенно нетерпеливыми они становятся, когда доходят до отчаяния.
– Думаешь, Эдуардо в отчаянии?
Отец грустно улыбается.
– Как и мы все. Разве не так?
Глава 7
Время идет, февраль сменяется мартом, светская жизнь бьет ключом. Мы участвуем в ней, но на дружеские вечеринки – для своих, для тех, кто в Палм-Бич известен уже несколько десятилетий, – нас не приглашают. Мы не входим в ближний круг таких привилегированных семейств, как Престоны. Я даже не знаю, по-прежнему ли Ник здесь или уехал на север готовиться к выборам. В любом случае наши пути больше не пересекаются.
После Пасхи водоворот вечеринок и благотворительных балов переместится в более прохладный климат. Флориду накроет волна летнего зноя, и людской поток, стремящийся сюда, оскудеет. Великолепные особняки будут стоять с закрытыми ставнями, оставленные на попечение сторожей. Дорогую мебель накроют белыми простынями, чтобы не пылилась до зимы – начала следующего сезона. Правда, некоторые семьи, живущие в Палм-Бич круглый год, никуда не уедут, и все же движение по Уорт-Эвенью станет менее оживленным. Общество утратит интерес к сцене, на которую в течение нескольких месяцев было направлено столько биноклей. Газеты будут писать о тех же девушках и тех же семьях, но в новых декорациях, где будут разворачиваться новые скандалы.