Я загружаю с «Ютьюба» фильм, который прославил Веронику. К тому времени она снималась в Голливуде уже несколько лет и сыграла много ролей, главным образом в амплуа девушки из джунглей. Но с появлением звукового кино ей предложили роль коварной, бесцеремонно амбициозной и прекрасной женщины, и между ней и ее партнером по фильму вспыхнула страсть. Вот он, знаменитый поцелуй, вот оно, знаменитое платье, столь прозрачное и облегающее, что кажется, будто на ней ничего нет.
Меня шокируют либеральный тон сценария и смелая насмешливо-ироничная манера исполнения Вероники. Ее тело, облаченное в то знаменитое платье, – это чистая провокация: лиф из скользящей кружевной ткани создает иллюзию сосков (или это соски создают иллюзию кружева?), округлые бедра, стройные руки, тонкая талия.
И сценарий, и игра актрисы поражают интеллектуальностью, и это стало для меня большим сюрпризом, как и то, что в итоге победа остается за ее персонажем – развязной девицей. Словно кто-то переписал с точностью до наоборот весь этический свод правил киношников.
Просматривая разные сайты, я нахожу новую информацию о той эпохе, очень непродолжительном периоде, получившем название «докодексовый Голливуд». В течение всего пяти лет между появлением звукового кино и введением в 1934 году кодекса Хейса, в киноиндустрии не существовало строгих нравственных принципов, и кинематографисты пользовались этим на полную катушку. Снимались десятки фильмов, в которых открыто эксплуатировались сексуальные темы и зачастую солировали сильные женские образы, которые подчеркивали сексуальность и амбиции женщин.
Меня изумляет, что в ту давнюю эпоху женщины обладали столь широкой свободой самовыражения, что в их руках была сосредоточена столь огромная власть. У меня мелькает мысль, что, наверно, для женщин жизнь сложилась бы иначе, если бы та свобода по-прежнему одобрялась, приветствовалась обществом. Даже восхвалялась.
Грациозная длинноногая Вероника Паркер с изящными руками и сексуальным голосом как актриса прославилась именно в ту пору. За пять лет она снялась в тринадцати кинолентах, делая почти по три фильма в год. И за это ей прилично платили: ее ежегодный доход составлял сто десять тысяч долларов. В начале тридцатых, в период Великой депрессии, это были бешеные деньги – в пересчете на нынешние это полтора миллиона долларов в год, прикидываю я. Вполне достаточно, чтобы построить прекрасный дом, в котором она почти не жила.
После принятия кодекса Хейса в Голливуде Вероника стала менее востребована, и один новозеландский режиссер уговорил ее вернуться на родину, пообещав главную роль в любовной трагедии. К сожалению, фильм так и не вышел на экраны. Согласно «Википедии», Питер Вус был вовлечен в десятки скандалов, связанных с женщинами. На фото запечатлен красивый блондин с высоким лбом. Нигде не указывается, почему фильм так и не был создан: в качестве причины приводится лишь один довод – «творческие разногласия». Вероника с тех пор перебивалась небольшими ролями, и всегда это были образы женщины-вамп или опасной любовницы.
Кутаясь в одеяло, я пытаюсь представить, что она чувствовала: каково это подняться до высот мировой славы, а затем впасть в немилость, когда ты еще молода и способна много дать? Меня охватывает уныние, и я закрываю ноутбук.
– Я спать пошла, – говорю я Саймону, целуя его в лоб. – Не засиживайся допоздна.
– Нет-нет, скоро приду.
Я про себя отмечаю, что надо бы найти еще фильмы с участием Вероники и посмотреть их. Может быть, вместе с Гвенет. Она выпадет в осадок, узнав, что мы купили Сапфировый Дом.
Глава 7
Кит
Из-за смены часовых поясов я пробуждаюсь в четыре часа утра. Какое-то время пытаюсь снова заснуть, но тщетно.
Шторы открыты. Между моим балконом и гаванью высятся офисные здания, но по краю центральной части города темнеет чернильная вода, отделяющая район от какого-то острова. Там сверкают огни, типичные огни ночного города. Лежа на боку, я представляю, как моя сестра крепко спит в одном из домов где-то неподалеку, и на нее светит та же луна, что и на меня. Я воображаю, как она встает и по пути в ванную, притягиваемая моим напряженным взглядом, останавливается у окна и смотрит на центральный деловой район и на мое окно, затерявшееся среди множества других окон. Она чувствует меня. Знает, что я здесь.
В далеком детстве, пока не появился Дилан, у каждого из нас была своя комната. Но с тех пор, как мне исполнилось пять, и до самого окончания колледжа, мы с сестрой всегда жили вместе. Сначала в комнате с видом на океан, где мы засыпали под шум волн, когда было открыто окно; потом в большой спальне нашей квартиры в Салинасе. Я долго привыкала к пустоте комнаты, в которой слышалось только мое дыхание. Теперь у меня есть Бродяга, и по ночам он заполняет эту пустоту, свернувшись клубочком в сгибе моих колен или положив мордочку на подушку у моей головы, словно мы с ним две кошки. За это я особенно его люблю. В такие моменты мне до слез жалко своего питомца, и я невольно задаюсь вопросами: куда подевалась его мать, какие ужасы ему пришлось пережить прежде, чем я принесла его в свой дом и оставила у себя?