– Ну, мне все это тогда не показалось таким уж страшным преступлением, – сказала Сара спокойно. – Во-первых, я была молода, а во-вторых, готова простить вашей сестре все что угодно. Хотя, конечно, мне легко было представить себе, как почувствовал себя бедный юноша. Но когда я попыталась заговорить о снисходительности, Китиара пришла в ярость. «Он заслужил это», – заявила она. Но в конце концов он оказался отомщен, хотя и не узнал об этом, – Китиара понесла от него. Поэтому она взяла с меня клятву, что я никому не скажу, кто отец ребенка.
Карамон нахмурился:
– Тогда почему вы все это говорите мне? Какое это теперь имеет значение? Если все случилось так, как вы рассказываете, об этом лучше всего забыть. Стурм Светлый Меч был хороший человек, он умер как настоящий воин и рыцарь. В его честь я назвал одного из своих сыновей и не хочу, чтобы это имя порочили, тем более после его смерти... Так что вам нужно от нас? Денег? У нас их не много, но...
Сара побледнела, затем щеки ее вспыхнули. Она вскочила на ноги:
– Не нужны мне ваши деньги! Я искала помощи, потому что слыхала от людей, будто вы – человек, достойный доверия! Ну так я вижу, что обманулась!
– Карамон, ты – осел! – Тика бросилась вслед за всадницей и нагнала ее уже у самых дверей. – Пожалуйста, простите моего мужа! Он не хотел обидеть вас, просто ваш рассказ огорчил и поразил его. Сказать правду, я и сама потрясена. Вы... вы жили с этой тайной много лет, для нас же все это – полная неожиданность. Пожалуйста, не сердитесь и сядьте.
Она почти силой усадила Сару обратно в кресло.
– Да, да. Тика права, – с раскаянием кивнул Карамон. Лицо у него было совершенно красное. – Я был груб и прошу простить меня. Так чем же мы можем помочь вам?
– Прежде всего – выслушайте меня до конца, – сказала Сара, смягчаясь. – Простите, я так устала... – Тика хотела что-то сказать, но гостья взмахнула рукой:
– Нет, ничего не надо, это другое. Я устала душою больше, чем телом...
Что ж, слушайте дальше. Мальчику было шесть недель от роду, когда Китиара оставила его мне. Ни он, ни я никогда больше ее не увидели. Я любила его словно родного. Китиара сдержала слово, и я часто получала с разными посыльными и деньги, и подарки для Стила. Подарки становились все дороже, а денег приносили все больше, и я справедливо полагала, что Китиара устроила свою судьбу и дела у нее идут все лучше. Все ее дары были оружием – маленькие мечи и шлемы, щиты и луки. Однажды нам принесли сверток в самый канун дня рождения Стила – в нем, помимо денег, был кинжал с серебряной рукоятью в виде дракона. Стил с ним просто не расставался. Как и предсказывала мать, он обещал вырасти в великого воина.
Когда ему исполнилось четыре года, началась война. С этого события приток денег прекратился. У Китиары были другие, более важные дела. Я часто слышала о Темной Госпоже, о том, что она в большой чести у Повелителя Ариакаса, военачальника сил Тьмы. Я хорошо запомнила ее слова: когда мальчик будет в силах сражаться, она придет за ним. И, глядя на Стила, думала, что мне недолго осталось радоваться на него: в свои четыре года он был выше, сильнее и разумнее, чем остальные дети его возраста.
Если мне случалось подолгу звать его домой, то я знала, где искать: в таверне, среди седых воинов, пришедших прямо с поля брани. Большей частью это были воины темных сил, они высмеивали Соламнийских Рыцарей, бранили их дохляками и недоучками и подчас плели несусветные небылицы, а мой мальчик слушал все это раскрыв рот. Мне это не нравилось, и я решила уехать. Мы с сыном, – Сара кинула мимолетный взгляд на Карамона, и тот промолчал, – отправились в Палантас. Я надеялась, что, живя среди рыцарей, он научится у них благородству, верности Клятве, научится милосердию. Я думала... – Сара отвела глаза и тяжело вздохнула:
– Я думала, там он избавится от растущей в нем Тьмы.
– Тьма в ребенке четырех лет? – не поверила Тика.
– Именно так. Вы скажете, я просто знала о той страшной смеси кровей, что текла в его жилах, но клянусь вам всеми светлыми богами, чьи имена теперь не смею произносить: я видела битву за его душу. Каждой доброй черте в нем противостояла злая, каждой злой находилась в пару добрая. Я видела это тогда, я вижу это сейчас, и теперь это гораздо страшнее...
Две мелкие слезинки скользнули по ее бледным щекам. Она опустила голову, но продолжала рассказ:
– В Палантасе я впервые услышала имя Стурма Светлый Меч, произнесенное кем-то кроме Китиары. О нем говорили, что он странствует с чужаками – в компании эльфийской девушки, кендера и гнома. Кажется, рыцарям было это не совсем по душе. Но простой народ отзывался о нем как о человеке верном и добром, а такое в те времена могли сказать не о всяком рыцаре. Я всячески превозносила Стурма в глазах сына...
– Так он узнал правду? – вмешался Карамон.
Сара покачала седой головой:
– Как я могла сказать ему? Это бы только смутило его. Это может показаться странным, но он никогда не спрашивал меня о своих родителях. В нашей деревне многие знали о том, что я ему не родная мать, и я никогда этого не скрывала. Но всю жизнь я прожила в тягостном ожидании вопроса:
«Кто были мои настоящие отец и мать?»
– Так он не знает? – изумился Карамон. – До сих пор?
– Он знает, кто была его мать, – об этом они позаботились. Но он никогда не спрашивал имени отца. Быть может, он думает, что я не знаю.
– Или, быть может, он не хочет знать? – тихо спросила Тика.
– Он должен узнать! – твердо сказал Карамон.
– Вы думаете? – Сара подняла на него глаза. – Вспомните битву за Башню Верховного Жреца. Рыцари выиграли; воинство Китиары, Повелительницы Драконов, было разгромлено – но какой ценой! Как вы верно сказали, она убила Стурма, когда он остался один на вершине Башни.
Я пришла в ужас, когда узнала об этом. Вы можете себе представить, что я чувствовала. Как могла я сказать мальчику: «Твоя мать убила твоего отца!» Как бы я ему это объяснила?
– Не знаю, – вздохнул Карамон. – Я не знаю.
– Мы все еще жили в Палантасе, когда кончилась война, – продолжала Сара, – и я по-прежнему боялась, что Китиара начнет разыскивать своего сына. Я не знала наверняка, погибла она или нет. Как бы там ни было, она нас не нашла. Позже до меня дошли слухи, что она объединилась с темным эльфийским магом Даламаром, учеником ее брата Рейстлина, который тогда стал Властелином Башни Высшего Волшебства в Палантасе.
Как всегда при упоминании имени брата, лицо Карамона просветлело и смягчилось. Заметив это, Сара горько усмехнулась:
– Простите мне, но, когда я слышала то, что рассказывали о вашем брате, я думала: вот еще один источник темной крови, текущей в жилах моего ребенка. С каждым днем Стил все больше уходил в сторону Тьмы. Ну, вы знаете, что все дети играют в войну. Но для него это не было игрой. Очень скоро никто из соседских детей ни за что не соглашался играть с ним. Он их... мучил.
Глаза Тики расширились:
– Мучил?
– Не нарочно, – быстро сказала Сара. – Он потом всегда так расстраивался. Слава богам, ему не доставляло удовольствия причинять другим боль. Но для него не существовало сражений понарошку. Он дрался с яростным огнем в глазах и настоящей жаждой крови. Дети стали бояться его, он стал одинок. Но он был горд и никогда не признался бы, что отчуждение ранит его.
Война в конце концов добралась и до Палантаса, и государь Сот и Китиара командовали армией, взявшей город. Многие погибли в тот день.
Всюду полыхали пожары; сгорел и наш дом. Но я плакала от счастья, услышав, что Китиара убита. Я повторяла себе, что теперь, уж конечно, темная туча оставит в покое душу моего мальчика... Но я ошибалась.
Стилу было уже двенадцать, когда однажды ночью меня разбудил стук в дверь. Я выглянула в окно и увидела трех всадников в черных плащах. Все старые страхи ожили во мне. Я разбудила Стила и сказала, что мы должны бежать. Он отказался. Я думаю... я думаю, что его позвали. Он сказал, что я могу бежать, если хочу, а он не боится. Всадники выломали дверь. Ими командовал... думаете, кто? Ариакас!