– Моя красавица Лили. Кто же смог сотворить с ней такое?
Его голос дрогнул, и он поморщился, словно бы от физической боли.
– Прости, Харрисон. Словами не передать…
Его глаза снова затуманились, он отпустил руку Блер и комкал платок до тех пор, пока тот не превратился в тугой шарик. Блер не успела произнести ни одного слова, поскольку к ним подошла Джорджина Хэтеуэй. Блер стало не по себе. Она никогда не любила ни мать, ни дочку. От кого-то она знала о том, что Джорджина овдовела – Бишоп Хэтеуэй умер несколько лет назад от обострения болезни Паркинсона. Эта новость изумила Блер. Бишоп всегда был таким подтянутым, спортивным. Он был сложен как атлет-бегун. Он всегда был душой компаний и с вечеринок уходил последним. Наверняка для него стало пыткой смотреть, как иссыхает его тело. Порой Блер гадала, что он нашел в Джорджине, самовлюбленной почище Нарцисса.
Джорджина положила руку на плечо Харрисона, он обернулся, и она протянула ему тумблер[4] с янтарной жидкостью. «Наверное, бурбон, – подумала Блер. – Харрисон его всегда любил».
– Харрисон, дорогой, это успокоит твои нервы.
Харрисон молча взял у Джорджины стакан и сделал большой глоток.
Блер не видела Джорджину Хэтеуэй больше пятнадцати лет, но та почти не изменилась – вне всяких сомнений, благодаря услугам искусного пластического хирурга. Ни морщинки на сливочно-белой коже. И прическа у нее была все та же – шикарная стрижка «боб», и черный шелковый костюм ей очень шел. Из украшений сегодня на Джорджине была только простая нитка жемчуга и обручальное кольцо с изумрудами и бриллиантами. Его она носила всегда. Она улыбнулась Блер, поджав губы:
– Блер, какой сюрприз видеть тебя здесь. Я не знала, что вы с Кейт поддерживаете отношения.
Она и говорила все так же, как раньше – как персонаж из фильмов сороковых годов, а в ее выговоре смешались британский английский и то произношение, которому учат девочек в частных школах.
Блер собралась ей ответить, но Джорджина уже повернулась к ней спиной, а лицом к Харрисону. «Смотри-ка, – подумала Блер, – она уже подбивает клинья к Харрисону». Но ей хотелось верить, что Харрисону хватит ума не заводить интрижку с Джорджиной.
Первый раз Блер побывала в доме Селби в жаркий июньский день в конце восьмого класса – Кейт уговорила пойти с ней, посидеть у бассейна. Прежде Блер никогда не видела бассейна олимпийских размеров у кого-то дома. Походило на курорт – пальмы в кадках, искусственные водопады, огромный бассейн с подогревом и четырехкомнатный домик, обставленный более роскошно, чем жилой дом семьи Блер в Нью-Гемпшире. Блер надела новый ярко-зеленый купальник-бикини, который она только что купила в торговом центре. Ей казалось, что купальник сидит на ней просто бесподобно. Жаркое солнце приятно согревало кожу. Блер опустила ступню в голубую воду. Они плавали и загорали почти все утро. Потом домработница принесла им ланч. Они уселись вокруг большого стола со стеклянной крышкой, обсыхая под солнцем и поглощая сэндвичи. Блер выбрала сэндвич с ростбифом и швейцарским сыром. А когда она потянула руку, чтобы взять немного чипсов из миски, стоявшей посередине стола, зазвенел голосок Джорджины.
– Девочки, надо и свежие овощи есть, не только чипсы, – изрекла она, откинувшись на спинку шезлонга.
Она шикарно выглядела в цельном темно-синем купальнике и саронге.
Селби неохотно познакомила Блер с Джорджиной. Та натянуто улыбнулась и довольно долго смотрела на Блер. Потом запрокинула голову.
– Блер, дорогая. Этот купальничек немного слишком откровенный, тебе так не кажется? Лучше оставлять хоть что-то для воображения.
Блер выронила чипс и опустила глаза. От смущения ее щеки зарделись. Но она промолчала. Промолчала и Селби – редкий случай.
– Ну ладно, приятного аппетита.
С этими словами Джорджина развернулась и ушла в дом. Она и тогда была сучкой, и наверняка сучкой осталась – Блер была готова об заклад побиться.
Она прогнала неприятные воспоминания как раз в тот самый момент, когда в гостиную вошел Саймон.
Прежде чем подойти к нему, Блер задержала на нем взгляд. Саймон остался таким же красавцем, каким был пятнадцать лет назад. Он остановился на пороге и вальяжно прислонился к дверному косяку. Все та же непослушная прядь волос на лбу. Наверняка женщины до сих пор падали к его ногам. Не укрылось от глаз Блер и то, что теперь в облике Саймона все было дорогим – от безупречного покроя черного костюма до выходных итальянских кожаных туфель. Когда Кейт впервые приехала с ним домой на весенние университетские каникулы, она призналась, что Саймон чувствует себя не в своей тарелке. Он вырос на восточном побережье Мэриленда в семье со скромным достатком. Его отец умер от инфаркта, когда Саймону было двенадцать, и это стало большим ударом для семьи – как эмоциональным, так и финансовым. Мать Саймона от этой потери так и не оправилась, и, если бы не стипендия, которую ему назначили, он не смог бы учиться в Йеле. Когда они с Кейт поженились, Саймон наконец смог достичь положения, при котором сумел помогать матери и сделать ее жизнь более сносной. Его мать умерла вскоре после рождения Аннабел. «Да и свою жизнь он устроил неплохо», – подумала Блер.