После смерти мамы, отец получал на нас с сестрой весьма скромную пенсию по потере кормильца. Немного денег давал бабушке на наше пропитание. Однажды, почтальонка принесла нашу пенсию в папино отсутствие. Бабушка кинулась в магазин, купила муки, масла, сахару. Был скандал. Когда папа завёл разговор о продаже дома, тихая бабушка встала стеной. Дом она отстояла.
Бедная наша бабушка, какие испытания ей пришлось вынести на своих худеньких плечах! Она никогда никому не перечила. Когда тётя Нина пыталась с кем-нибудь спорить, бабушка её одёргивала: «Нишкни! Не встревай!» Сама ни с кем не спорила, не ругалась, не требовала. Посмотрит на тебя молча, поверх очков и никаких слов уже не надо было.
Чтобы как-то нас прокормить, бабушка договорилась с соседкой и та, каждый день приносила нам литровую баночку молока. Рассчитывались раз в месяц, когда почтальонка приносила нашу пенсию. Бабушка молоко обязательно кипятила – оно из чужих рук. Это от своей коровы пили не кипячёное. Когда молоко остывало, на нём образовывалась пенка. Нет, не та невзрачная плёнка с магазинного молока. Настоящая, жёлтая, толстая, ароматная! Какая она была вкусная! Вы не любите пенку? А вы вообще её пробовали? Нужно кусок пенки подцепить вилкой, подождать когда стечёт молоко и положить на кусок хлеба, желательно на горбушку, посыпать сахаром и наслаждаться непередаваемым вкусом! Не пробуйте кипятить магазинное молоко, такой пенки не будет…
Очереди
Как-то так совпало, что наше бедственное положение усугублялось отсутствием элементарных продуктов в магазине. Во времена Хрущёвской оттепели приходилось выстаивать длинные очереди за самыми необходимыми продуктами, даже за сахаром и хлебом. Мне приходилось брать с собой маленькую сестру, так как в одни руки продавали только одну буханку хлеба. Каждый день мы выстаивали в утомительно длинной очереди. Зато хлеб был не просто свежим, а ещё горячим. Мы покупали булку белого за 18 копеек и булку серого, с отрубями за 14 копеек. Бабушка наказывала не грызть буханку. Но как было устоять и не куснуть хрустящий уголок корочки! Аромат горячего хлеба заполнял всё вокруг и не было возможности удержаться. Все юргинцы помнят какой восхитительный аромат горячего хлеба источал хлебозавод. Сейчас в городе полно хлебопекарен, но они ничем не пахнут и хлеб невкусный. На фото телега с хлебом. Точно так же привозили хлеб в наш магазин. Фото из интернета.
Мы изнывали в этих очередях от долгого ожидания и молили, чтобы нам хоть что-то досталось. Однажды, мы стояли в очереди за сахаром. Сахар был кусковой рафинад, привезли всего несколько мешков. Перед нами было довольно много народу и я с ужасом понимала, что сахару на всех не хватит. В одни руки давали по полкило, но очередь продвигалась медленно, а мешки с сахаром опустели быстро. Наконец подошла наша очередь, но сахар закончился. Осталось только сахарная пыль с отдельными комочками. Сахарной пыли набралось довольно много. Уборщица вытряхивала опустевшие мешки из-под сахара в большую алюминиевую кастрюлю. Сердобольная продавщица сжалилась и взвесила этой пыли, аж два кг на двоих и мы с сестрой, довольные и счастливые потопали домой. И только бабушка, просеивая через сито сахарную пыль, тяжело вздыхала: «Денег с сирот взяли, как за хороший сахар».
Лошади
Машины в то время были большой редкостью. Всё возили на лошадях запряжённых летом в телегу, зимой в сани. Иногда по улицам «43 пикета», не спеша ехал старьевщик. Его все называли «тряпошник». За телегой двигалась ватага вездесущих пацанов. Тряпошник останавливал лошадь на каждой улице и тут же вокруг него собиралась толпа. Счастливчики, которым повезло найти дома ненужное тряпьё, спешили обменять его на ценности из заветного сундука, стоявшего на телеге у тряпошника. Пацаны в обмен получали ленту пистонов или рыболовные крючки. Бабы – заветную синьку для побелки и булавки.
Огороды весной, тоже пахали лошадью, запряженной плугом. На лошадь была очередь. Нужно было следить, чтобы кто-нибудь не перехватил пахаря. Наконец лошадь у нас в огороде. Пахарь – одноногий мужик на деревянной ноге, сначала садился перекурить. Доставал кисет с махоркой, отрывал клок газеты и жёлтыми, прокуренными пальцами, сворачивал «козью ногу». После перекура рявкал матом на лошадь и начинал пахать. Пахарь был весь потрёпанный и какой-то замызганный. От него несло конским потом и махоркой. Но его ждали с нетерпением, встречали радушной улыбкой и согласно кивали головой, даже когда он матерился. Я недоумевала, с чего это родители так приветливы с этим страшным дядькой.