Столичная командировка
Однажды папу отправили в командировку в Москву. Было это примерно в 1957 году. Наверно он там был долго. Помню, как приходили от него письма. Внизу странички одного из писем, он нарисовал девочку на трёхколёсном велосипеде, чем привёл меня в неописуемый восторг! До сих пор помню эту карикатуру.
Помню подарки Московские – целлулоидный заяц, солидные, настольные часы в деревянном корпусе, ковровая дорожка, (все её почему-то называли персидской) и китайские шёлковые нитки мулине для мамы, невероятных расцветок. Ошеломительно красивые, мамины лаковые туфли на высоком каблуке, запомнились надолго, наверное, не только мне одной. Приходили к маме приятельницы, разглядывали восхищённо столичные подарки. Мама прохаживалась перед ними по ковровой дорожке, как по подиуму, поблескивая лаком новых туфель.
В Москву папу посылали на повышение квалификации. Работу свою папа любил. На лацкане пиджака у него красовался знак «Ударник коммунистического труда». Помню, как он с гордостью показывал нам свой партийный билет, когда его приняли в ряды коммунистической партии – теперь он коммунист! В праздничных застольях папа с друзьями говорили увлечённо о работе, иногда начинали яростно спорить. Возмущённые женщины прерывали их спор и предлагали спеть. Папа с Фёдором Ивановичем вставали из-за стола и громко запевали «По диким степям Забайкалья…» Потом пела мама: «Куда ведёшь, тропинка милая, куда ведёшь, куда зовёшь…» Хором затягивали: «Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело…». Когда дело доходило до «Ой! Мороз, мороооз…», гости начинали собираться домой. Долго прощались у порога, обнимались, выпивали «на посошок» и снова обнимались…
Анютины глазки
Случалось, что к маме забегали подруги или приятельницы с работы. Она тоже к ним иногда ходила и меня с собой брала. По гостям я ходить любила. В незнакомых домах было интересно смотреть, как живут люди, как у них всё обустроено. Встречалось много чудных вещей, которые я видела впервые. Больше всего меня поражала детская мебель. Детский, но совсем как настоящий, диванчик для трёхлетнего ребёнка, производил на меня неизгладимое впечатление. Детские стульчики в те времена были в любом доме. Деревянные, резные и крашеные, с подлокотниками и без, они были привычным атрибутом. Но диванчик с пружинным сиденьем, оббитый бархатом или затейливый комодик с настоящим зеркалом, повергали меня в шок. Впрочем, и совсем не детские вещи я разглядывала с разинутым ртом. Вычурные вазы в буфетах, настенные часы, изящные статуэтки на комодах, салфетки на полках замысловатых этажерок, слоники на диванных полочках…
В городе много было эвакуированных из Москвы, Ленинграда, Сталинграда, Краматорска. Люди везли с собой дорогие сердцу вещицы, диковинные для глухого городка в далёкой Сибири. Я готова была разглядывать все эти несметные богатства часами. Никто мне и не мешал. Мама со своими приятельницами были заняты обсуждением нарядов, но главной темой, конечно, были вышивки. Вышиванием в то время, занимались абсолютно все. Вышитые крестиком салфетки лежали на всех полках. Вышитыми «дорожками» украшали спинки диванов, стелили на стол поверх вышитых скатертей. На вышитых покрывалах, высились пирамиды подушек в вышитых наволочках. На окнах висели «выбитые» занавески, с ажурной вышивкой ришелье. В простенках между окнами, рушники с вышитыми красными петухами. На диванах красовались мягкие «думочки» – маленькие вышитые подушечки.
Все поголовно вышивали крестиком. Гладью вышивать редко кто мог. Из всех знакомых и родственников, гладью вышивала только мама. И нитки у неё были не обычные, как у всех, а китайское шёлковое мулине, привезённое папой из Москвы. Вышитые крестиком розы были очень красивые, но они меркли рядом с анютиными глазками, вышитыми мамой гладью, китайским шёлком. Маме приходилось даже вышивать на заказ, хотя тогда вышивать умели все, но её произведениями все восхищались. Никто не мог повторить мамины анютины глазки. Недавно где-то вычитала, что анютины глазки традиционно считаются кладбищенским цветком… После маминых похорон, все вышивки разом куда-то исчезли.
Килька в томатном соусе
Гулянки праздничные были, не только в компании папиных друзей. Праздновали и с мамиными родственниками, нашими любимыми и дорогими тётями. С роднёй встречали Новый год и собирались за столом на Пасху. Мне такие гулянки нравились гораздо больше. Стол ломился от бесхитростных вкусностей – винегрет, холодец с горчичкой, квашеная капуста с лучком, политая подсолнечным маслом и хрустящие, пахнущие укропом огурчики. Ломтики солёного сала с прослойками источали восхитительный чесночный аромат. На середину стола ставили шкварчащую, чугунную сковороду с яичницей, жареной с кусками сала или домашней колбасой, а рядом дымилась тушёная картошка с мясом. На печке уже закипала в кастрюле вода под пельмени. Но среди этого домашнего изобилия, привлекал моё внимание только один деликатес, магазинный – банка кильки в томатном соусе! Не было тогда на столах никаких мудрёных салатов, но летом всегда была окрошка. На таких гулянках были все свои, родные. Нам детям, позволялось вертеться среди взрослых, что категорически запрещалось делать в других застольях. Мы с двоюродной сестрой Тамарой, развлекались от души! Папа уже не пел, он вёл умные беседы в мужской компании. Пел дядя Саша Гончаров: «А годы летят, наши годы как птицы летят, и некогда нам оглянуться назад…» Мужчины говорили об охоте и мотоциклах. Дядя Дима был заядлым охотником, а у папы был мотоцикл ИЖ-49, очень популярный в то время и им было, что обсудить.