От мощного удара с хрустом разлетелись рычаги кабестана, сеть с бочонками рома и пороха ухнула вниз, но Жемчужина в мгновение ока подхватила перед собой невидимый канат, заставив ловушку зависнуть над палубой. В щупальце воткнулся обломок реи, она взвилась и, переваливаясь по палубе, сползла за борт. Бой шёл к неминуемому поражению, но мистерией овладело неоправданное ликование, и при взгляде на разорённый корабль не было скорби, лишь безумная пугающая улыбка создания, готового идти до конца. Жемчужина неосознанно воспарила над палубой, стискивая зубы.
Тем временем Джеку Воробью, что стирал в кровь ладони, спешно возвращаясь к «Чёрной Жемчужине», трепещущей в смертельной хватке кракена, было страшно не то что до стука зубов, но до мерзкой в своей раздражительности непроходящей икоты. Он озлобленно молотил вёслами по воде, проклиная Беккета, Джонса, компас, смекалистого командора, остатки собственной совести и вообще всё и вся, что имело хоть какое-то отношение к происходящему. Держа курс на корабль, Джек всё ещё вёл с собой спор, мол, всё равно до берега не успеть, какой уж там отыскать в джунглях этого мерзавца с украденным сердцем, и кракен настигнет, как пить дать, от чёрной метки никуда не деться, так уж если погибать, то со всеми, да и значение совести уж явно переоценивают… Правда, отчего-то путь обратно давался куда легче. Наверняка, в течение угодил какое-нибудь, если таковые бывают на мелководье…
Когда же до уха пирата стал отчётливо доноситься трескающийся грохот и крики, забылись и ноющие руки, и горящие огнём ладони. Джек — по какой-то даже ему неведомой причине — с утроенным усилием устремился к своему кораблю, точно был его единственным спасением. И страх то ли отступил, то ли приелся, но теперь всё внимание капитана было приковано к болтающейся против волн «Чёрной Жемчужине», что с каждой секундой становилась всё менее похожей на прекрасный фрегат о чёрных парусах, его отраду и гордость. Терять нечто ценное всегда непросто. Терять, пожалуй, самое ценное, да ещё и не попытаться что-то сделать — поистине невыносимо.
Уже в нескольких ярдах от борта, так близко, что в лицо прилетали капли воды с гигантских щупалец, Джек для чего-то проверил пистолет: заряжен. На корме за бортом болтался канат с обломком рея, наверное, крюйс-стень-фордун, что ещё надёжно держался за руслень, а потому по нему легко удалось вскарабкаться на борт. «Жемчужину» качало из стороны в сторону, точно игрушку-трещотку в руках неугомонного ребёнка, и Воробей упал прежде, чем успел стать на обе ноги. «Ух ты!» — радостно ухмыльнулся он, обнаружив почти под носом уцелевший сюртук. — «Эх, треуголку бы…» Сориентироваться в ситуации Джек успел за время двух отчаянно громких выкриков Тёрнера: «Элизабет! Стреляй!». Кэп отточенным движением накинул китель и шагнул в сторону трапа…
Жемчужина внезапно согнулась пополам, будто бы от боли, но это было куда большим. Кракен разломил киль. Нимфа судорожно обернулась, ища глазами Джека, чувствуя его присутствие. Но прежде, чем её взгляд сумел отыскать фигуру капитана на полуюте, хлопнул одинокий выстрел, а затем грянул взрыв.
Кракен отступил. Вновь. Люди отвоевали отсрочку в несколько минут. Растягивая момент ужаса. Получая призрачный шанс на спасение.
Огонь жёг её тело. Поражая, повергая в оцепенение. Это было совсем не похоже на тот раз, когда корабль, и вправду, был объят пламенем. Теперь она, действительно, сгорала, чувствуя жар огня, восторгаясь этому и утопая в невыносимой боли. Когда Жемчужина открыла глаза, светло-сапфировое небо затянула тёмно-серая дымка. Хранительница никогда не задумывалась, что ждёт её, когда падут оковы проклятья, когда минует тринадцать лун… Обыкновенно люди рассуждали о схожем, о небытие. И теперь ей казалось, что сейчас она так близка к этой грани. Ощущение реальности и осязаемости окружающего мира мешалось со сладковато-горьким привкусом бездонной пустоты, что так манила обещанием обрести тот самый покой. Ей так хотелось шагнуть за грань, освободиться от всего, но что-то словно бы мешало ей, не отпускало. Корабль едва держался на плаву. Плавно разжимая пальцы, нимфа пыталась понять, кто же она, что значит для неё этот миг, приносящий такие муки. Но кругом был лишь гул, сотканный из тысяч голосов — человеческих ли? — из него было невозможно вытащить что-либо, как и из пустующего неба. Ей хотелось избавиться от него, выбраться, ощутить обещанную Пустотой свободу…
«Ты свобода!» — прозвучало так отчётливо, так ясно и правдоподобно, что Жемчужина тут же вскинула голову, надеясь увидеть его. Её капитана! Джека! Она помнила, он вернулся. Она чувствовала сейчас его присутствие и почему-то без всяких сомнений знала, что он и есть то важное, что не отпускает её в Пустоту. Ветер донёс тихие голоса, мягкие, словно эхо. Внутри хранительницы боролось два желания — ощутить покой и увидеть Джека. Такие разные. Такие неправильные. Она хотела двинуться навстречу, но не смогла сделать и полшага, обессиленно падая на колени.
Джошами Гиббс буквально подскочил к спускающемуся с полуюта Воробью:
— Кэп, что дальше?
Жемчужина медленно обернулась к ним, вернее, к Джеку. Ей так хотелось услышать от своего капитана, что всё кончено. Но он сказал иное:
— Покинуть корабль. Все в шлюпку.
— Но, Джек… — ошарашенно проговорил старпом, — «Жемчужина»!
Капитан обвёл быстрым взглядом надломленные мачты и практически стёртый в щепки фальшборт и серьёзно ответил:
— Всего лишь корабль.
Хранительница смотрела на Джека Воробья, верного старпома и горстку выживших с привычным ей — но в ту секунду отчего-то удивительным — спокойствием. Затем и вовсе медленно отвернулась, спиной припадая к фальшборту. Голоса и спешные шаги звучали всё тише, всё дальше, всё иллюзорнее. «Всего лишь корабль». Джек мог бы повторять это сколько угодно, но так бы и не убедил — ни её, ни тем более себя самого. «Всего лишь…» Нет, не для Джека, не для её капитана, Жемчужина знала. От неё Воробей не мог скрыть боль в своём голосе: пирату бы совершенно не понравился тот факт, что мистерия прекрасно, как никто другой, понимала, насколько ему, на самом деле, невыносимо покидать корабль, отдавать на растерзание питомцу Джонса и, что самое отвратительное, лишь ради того, чтобы отвлечь внимание. Пожертвовать самым ценным и всё равно сохранить на ладони треклятую чёрную метку. И всё же Джек Воробей уходил. Должен был или пришлось? Какая теперь разница? Жемчужина, как заклинание, одними губами повторяла: «Это правильно», тщетно стараясь перекричать голос в голове, что убеждал её в обратном. Убеждал, что это не жертва, а банальная человеческая трусость. И что её выбор был напрасен. Внезапно ей стало… страшно? Пустота и безмятежная тьма в ней уже не манили, а отталкивали. Ей было страшно идти в никуда. Но куда страшнее — понимать, что они прощаются навсегда. Тьма заполняла взор, обволакивала, мерно отделяла от реальности, покрывала терпким дурманом безвременья, даруя ощущение первозданности, того мгновения, когда Жемчужина впервые ощутила пропитанный солью и свежестью бриз, что будто бы наполнил тогда её существо и — свободный и стремительный — больше никогда не покидал.
А Джек Воробей тем временем провожал отчасти удивлённым, отчасти понимающим, отчасти возмущённым взглядом Элизабет, упорно тянул на губы самоуверенную улыбку, но уже осторожно принялся дёргать защёлкнутые ею кандалы на запястье. Затем по воде хлюпнули вёсла. «Поцелуй! — саркастично ухмыльнулся кэп про себя. — И верно, мистер Гиббс, баба на корабле к беде!» В разгромленном трюме гулко булькала вода. Жестокая ирония? Рок или справедливость? Так или иначе, как и велят неписанные обычаи, капитан обязан был пойти ко дну со своим кораблём. Джек с грустной улыбкой провёл по стволу мачты, что с одной стороны проела глубокая трещина. Ему многое пришлось пережить, случалось всякое и друзей терял, но никогда в жизни на душе не было так гадко: то ли на смертном одре совесть пробудилась, то ли осознание собственной оплошности в споре с эгоистичной натурой принялось искать виноватых, то ли вымещать зло на неподдающихся кандалах было бесполезно… Стоя посреди палубы, среди мёртвых, среди груды обломков, когда горло царапала гарь, Джек поймал себя на неуместном, относительно правильности расставленных приоритетов, желании — увидеть Чёрную Жемчужину. И заодно скрасить мрачное одиночество. Скорее всего, недолгое. А что, если её — прекрасной девы с бездонными чёрными глазами — никогда не было, а все видения и ночные разговоры лишь бредни помутившегося рассудка?.. Но как же хотелось, чтобы именно сейчас видение стало реальностью.