— Гхм, капитан, — подал голос старший помощник, — я всё думал… Вам не кажется, — Гиббс заговорщически понизил тон голоса, — что эта девушка… что вы её где-то видели? — Воробей и бровью не повёл. Гиббс подступил ближе, неловко теребя в руках верную фляжку с ромом. — Дело такое, я бы и сам не поверил, но… тут же всякое происходит! И… — Джек наконец выдернул зубами пробку и поднял на собрата глаза. Джошами выдал на одном дыхании: — Чтоб мне на месте провалиться, но она точь-в-точь как та, что на носу корабля!
Мистер Гиббс справедливо ожидал издевательского смеха, фырканья, едкого замечания или, на худой конец, оплеухи, но, звонким плевком запустив пробку в дальний угол, Воробей отозвался лишь расплывчатым: «Ну?». У бывалого пирата ноги подкосились, и Гиббс с грохотом приземлился на скамью.
— Стало быть, правда? — воскликнул он, тараща на Джека глаза. — Пресвятая Мария!.. Она дух корабля?! — Ещё не договорив, старпом судорожно попытался откупорить фляжку.
Джек Воробей взболтнул ром в бутылке и, наблюдая за осадком, протянул:
— Нет. — А затем дёрнул правой бровью. — Уже. Как видишь.
Кэп был бессовестно спокоен для подобного разговора, потому со стороны Гиббса последовал закономерный вопрос:
— Так вы что, раньше виделись?
Джек медлил с ответом. В его взгляде постепенно прояснялось осознание чего-то важного, понимание того, что давно заботило разум. По его лицу скользнула тень лёгкой улыбки, чуть дёрнулся ус, а Гиббс успел отхлебнуть из фляжки.
— Впервые она явилась ночью, незадолго до того, как Барбосса устроил бунт.
— О! Предупредить хотела? — подался вперёд старпом.
— Как знать…
— Во дела, — с присвистом выдохнул Джошами. — И что, всё это время, выходит, была здесь? Среди нас?
Воробей послал ему укоряющий взгляд и повёл рукой.
— Она же дух корабля, Гиббс. — Тот хитро прищурился, ясно давая понять, что имел в виду. — Нет, не всегда, — с едва слышным раздражением прозвучал капитанский голос. — Появлялась изредка. Похоже… — Кэп пристукнул пальцами по бутылке. — Пыталась…
— Помочь? — Джек долго смотрел на старпома, но так и не ответил, и постепенно его взгляд растворился где-то в переборке.
Ответ, с одной стороны, казался простым и понятным, а с другой — каким-то неестественным: ведь приходила она не только и не столько за тем, чтобы помочь. Порой Джеку думалось, что ей просто любопытно — наблюдать, изучать, следить за происходящим, прекрасно понимая, что на ней это никак не скажется. Впервые капитан Воробей столкнулся с той загадкой, которую и хотел, и боялся разгадывать. Что-то иное, совершенно неуловимое, неосознаваемое заставляло его опасаться Жемчужину, и ему приходилось ловить себя на устойчивом чувстве —уязвляющем непокорное самолюбие — благоговения перед ней. И от этого чувства он отмахивался, как от назойливой мухи. В остальном же Джек Воробей видел Жемчужину ровно такой, какой представил себе впервые, многие годы назад, когда в окружении жары и суеты шумного порта, он наткнулся на силуэт корабля. За облупленной выгоревшей краской, иссохшим такелажем, пожелтевшей парусиной и запахом смешанной с гнилью затхлости, Джек видел не «Распутную Девку», а прекрасный гордый фрегат, погибающий в цепях и готовый расправить мощные крылья при первом же шансе. Это и был тот самый момент, когда Джек Воробей сказал себе: «Она будет моей». И вся дальнейшая жизнь стала клятвой и борьбой за обладание.
Теперь, выискивая в полумраке стыки между досками переборки, капитан размышлял, могло ли случиться так, что в тот раз он увидел нечто большее, чем просто корабль, — увидел его истинную сущность. Чем бы она ни являлась. И вдруг по его спине прошёл холод от внезапного осознания: что, если Жемчужина, дух, подобно полумифическим сиренам, зачаровала его лишь для того, чтобы освободить корабль, выпустить на волю? И только поэтому он никак не мог успокоиться, поэтому гонялся за ней годами, поэтому не мог смириться и выбрать любой другой корабль? На душе у Джека стало крайне противно, и он нырнул носом в дразнящую ароматом рома кружку.
В полумраке кают-компании раздался приглушённый крик. Жемчужина резко подорвалась, но не упала, а ловко спрыгнула на палубу. Тихо заскрипели петли гамака. Доски палубы отдавали приятной прохладой. Жемчужина плавно закрыла, затем открыла глаза. Тело её пробирала мелкая дрожь. Что-то совершенно новое и необыкновенное произошло с ней. Сон. Она не знала, как он пришёл, не могла вспомнить, что её так напугало, но отчётливо чувствовала горечь — даже для верности облизала губы, а затем поняла, что это неосязаемое, но ощутимое — лишь примесь реальности. Это был первый в её жизни, новой жизни, сон. И, наверное, увидеть первым делом кошмар, не к лучшему.
Сквозь трещины в стёклах сочился густой лунный свет. Жемчужина почти позабыла, каково это, ощущать таинственный холод серебряного сияния, ловить глазами блики и слышать, о чём шепчет ночь. В темноте её глаз засветились блики, будто бы проникая всё глубже, впитываясь в растерянный взгляд. Жемчужина сделала долгий глубокий вдох, чтобы напомнить себе, что кругом теперь другая реальность, с иными законами. Лунный свет дрогнул, потускнел под облаком, а затем заискрился снова. Хранительница приблизилась на один шаг, затем на ещё один и медленно потянулась рукой к манящему сиянию. Она почти чувствовала его на своих пальцах: приятный ласковый холод, покрывающий кожу, но в последний момент резко отступила назад в тень, попятилась, наткнулась спиной на переборку и медленно сползла по стене, закрывая глаза.
Утро капитана Джека Воробья началось с громкой перебранки на палубе, которая наглым образом привела его к резкому пробуждению. Кэп плохо помнил, чем окончился их с Гиббсом разговор, но уснул он прямо в кресле, уронив голову на грудь. Спина и шея окаменели, и, направляясь на шканцы, пиратский барон кряхтел и похрустывал костями, как насквозь пропитанный солью престарелый моряк. В подобном настроении ему в самую последнюю очередь хотелось слышать чьи-то крики и, уж тем более, выступать миротворцем.
Ссора раскалялась, как коптящая смола под шквалистым ветром, и началось всё с того, что двое матросов из наспех склеенной команды не поделили место в кубрике. Один из них, щуплый угловатый малый с выгоревшей паклей вместо волос, ретировался и решил выбраться на верхнюю палубу, на что его оппонент любезно согласился помочь смачным — и до ужаса оскорбительным — пинком. И теперь эти двое кружили у грот-мачты, сотрясая воздух кулаками и бранью, грозясь, но не решаясь перейти от слов к действиям, а меж ними пытался активно вклиниться кок — объёмом в три бочонка. Мистер Гиббс на пару с сиплым квартирмейстером, перемежая приказы яростной жестикуляцией, обещали выпороть обоих, но ближе их не подпускала толпа раззадоренных развлечением моряков.
Джек приостановился в дверях, склонил голову на бок, застыв взглядом на боцмане, что совершенно неспешной походкой направлялся с бака, затем решительной капитанской походкой устремился к нарушителям утренней тишины и грозно возопил: «Какого чёрта происходит на моём корабле?». В этот самый момент зачинщик готов был поставить собрату фингал, но щуплый пират быстро смекнул и спрятался за кока. Драчун же голоса капитана не распознал и, дабы не пропадала зря сила, приземлил кулак под правым глазом Джека Воробья. Дружно ахнули. От удара кэп отшатнулся, путаясь в ногах, и был пойман Гиббсом за миг до не самого благородного приземления на пиратский зад. Запальчивый разбойник стал белее испанского паруса и задрожал, словно в предсмертных судорогах.
Джек Воробей вырос на кораблях, с пелёнок впитывал особенности дисциплины и воспитания, а потому отлично знал цену тишины. Тишины, во время которой виновник происшествия успеет сам вынести себе приговор и перебрать немало самых страшных вариантов наказания. Не сводя с нерадивого подопечного раскалённого гневом взгляда, капитан поднялся на ноги и медленным, церемонным движением поправил съехавшую на бок треуголку. Праздные наблюдатели непроизвольно отступили от зачинщиков спора, на всякий случай. Джек шумно вдохнул через ноздри и едва собрался открыть рот для гневной отповеди, драчун испустил краткий вопль и спиной впечатался в грот-мачту — и его по рукам стянул брас, так что моряк едва мог дышать. Команда дружно ахнула и замерла в недоумении.