Увы, ирония судьбы заключалась в том, что в тот самый момент, когда хранительница корабля осмелилась дерзить Морскому Дьяволу, его капитан, не подозревая об искренней вере Жемчужины в его способности, под шумок сполз по штормтрапу в шлюпку. Пока охваченная ужасом команда готовилась обороняться от морского чудища, заряжая пушки и хватая всё, что могло бы сойти за оружие, Джек Воробей вовсю работал вёслами, чтобы скорее добраться до острова Креста. Где-то в глубине души пират знал, хоть и совершенно не хотел в этом сознаваться, что «Чёрной Жемчужине» ни за что не выстоять против кракена, что рано или поздно выпущенная ярость Джонса возьмёт своё. Может, потому и надеялся на сердце из сундука Мертвеца.
Знала это и Жемчужина. Надежда — то, что порой делало людей стократ сильнее, что в тот момент помогало пиратам действовать единой отлаженной командой и бороться с паникой, — была ей неведома. Дух понимала, что люди, какими бы храбрыми и сильными они ни были, неминуемо потерпят поражение перед кракеном. Без её помощи. Было ли у неё право на это или же нет, но Жемчужина приняла решение. Нет, она не уступит ему. Ни дюйма своего корабля, ни щепки. Не отдаст Джонсу корабль. Не отдаст своего капитана! И даже если ей суждено исчезнуть в этот день, она до последнего будет сражаться, чтобы дать Джеку шанс. Что может это морское чудище? Лишь крушить и ломать, у него нет ничего, кроме слепой ярости. У неё же есть гораздо больше.
Дух перенеслась на верхнюю палубу в самый центр хаоса, готовая противопоставить силе кракена собственную, что полнила её существо, пронизывала, точно густой сетью, хотя Жемчужина и не понимала, что это за сила, чем порождена или кем дана ей. Воздух пропитался страхом и потрескивал от резких командных голосов. И голоса Джека Воробья среди них не было. Нимфа быстро обернулась, и её взгляд тут же поймал лодчонку, одиноко покачивающуюся на волнах на полпути к суше. Он ушёл. В самый последний момент. Не о том ли она просила?.. Шлюпка тяжело, но всё же неминуемо отдалялась от обречённого корабля. А Жемчужина не сводила с неё глаз — когда из воды поднялись гигантские щупальца, когда поползли по бортам, оскверняя смольную краску ядовитой слизью, когда уровень человеческого ужаса достиг пика, когда от стука сердец можно было оглохнуть… Звучали голоса. Один её собственный: «Брось и беги прочь. Спасайся!». Другой — голос Джека, упрямый и дерзкий: «Вместе и до конца, дорогуша». Как странно и неправильно, она — порождение морских сил и людских легенда — чувствовала… сожаление? Если это вообще возможно. Что-то невидимое сжимало её изящную шею, заставляло стискивать зубы, и, как бы отчаянно ни пыталась нимфа ухватить за эту неосязаемую удавку пальцами, новое ощущение никуда не пропадало, лишь становилось сильнее с каждой секундой. И вдруг, словно бы очнувшись, словно бы вспомнив о чём-то крайне важном, Жемчужина решительно тряхнула головой, через силу уводя взгляд от одинокой шлюпки. Кракен подбирался к шпигатам. Хранительница плавно запрокинула голову, закрывая глаза. Над кораблём зазвучала тихая диковинная песнь — её никто не слышал, но нутром каждый ощущал пропитанные силой слова на неизвестном наречии.
Noh mede diu ohmare-o
Noh de me-o se ya noeh.
Noh mode yo ohmare-o
Ovamieh se ya noeh.
Голос её был полон печали и преждевременной скорби, словно она уже потеряла всё и с трудом выводила прощальную песнь, взирая на осколки того, что некогда было ею. Жемчужина слилась воедино с кораблём, пропуская через себя мощь заклинания. Магия просачивалась сквозь щели, проникала сквозь волокна канатов, впитывалась в доски, покрывала корабль от киля к топам мачт невидимой человеческому глазу пеленой, сотканной будто из лунного света. Глаза мистерии вспыхнули бушующим в ночи штормом. Кулаки сжались, впиваясь ногтями в ладони.
«Огонь!» Залп шестнадцати орудий. Грохот опадающих на палубу щупалец. Жемчужина провожала сползающие за борт конечности холодным взглядом: она слышала, нутром ощущала дикий вой раненного монстра — полный боли и стократ большей ярости. Кракен уже был проклят услужением Джонсу, отдан ему морской богиней то ли на милость, то ли на растерзание, и был посланником его гнева, но теперь кипящая злость стала его собственной, теперь у «Чёрной Жемчужины» не осталось ни шанса. Каково бы было человеку сознавать такое? Люди на борту пиратского фрегата боялись и, при этом, нарочно не хотели признаваться в собственном бессилии против кракена, будто бы это могло что-то изменить. Жемчужина не понимала, почему они не пытаются сбежать, бросить корабль, а намерены сражаться до последнего, в глубине души понимая, каков будет исход. И дело было даже не в отсутствии уцелевших шлюпок. В том, что ей ещё было неведомо. Свою же участь хранительница приняла как данность.
Вторую атаку кракена Жемчужина почувствовала куда раньше, чем гигантские щупальца коснулись корпуса. Смрад и тьма надвигалась стремительно и неминуемо. Нимфа поднялась, сжимая в руках невидимые тросы. И вот на корабль обрушилась ярость морского чудовища. Разъярённое, безжалостное, оно желало уничтожить фрегат до основания. Осклизлые конечности метались по отсекам, крушили бимсы, ломали пиллерсы, как тростинки, срывали настилы, сгребали орудия, точно сор, оскверняли каждый угол, каждый закуток. От грохота конечностей, от хруста досок на палубах, от звонкого треска рвущегося такелажа закладывало уши: этот хаос звуков подавлял отчаянные вопли и панические крики столкнувшихся со всей мощью кракена, а потому беспомощных моряков. Каждый удар заставлял Жемчужину вздрагивать, но она не двигалась с места, все силы направив на то, чтобы как можно дольше удержать корабль на плаву — не дать монстру пробить обшивку под водой, не дать утянуть на дно. Не позволить сдаться ни судну, ни его защитникам. Молниеносно вскинув руку, она вонзила сотни острых, как лезвия, обломков в крушащие верхнюю палубу щупальца. Кракен выл и накидывался вновь, в слепой ярости раз за разом натыкаясь на сопротивление Жемчужины. Корабль стал для неё единственным важным во всём происходящем, потому нимфа не замечала тщетных попыток команды с Уильямом Тёрнером во главе дать кракену отпор. «Прочь!» — вторили ей воющие под натиском балки. Кракен ворвался в капитанскую каюту. Жемчужина резко обернулась, тьма в её глазах полыхнула гневом, а в следующий миг рухнул магический барьер и морское создание обрушилось на беззащитный корабль.
Кругом царил пропитанный смертью и отравленный ужасом хаос. Люди бы справедливо сочли это Адом. Кровь мешалась с щепками и порохом, её запах — с гарью и морским бризом, её вкус — с тленом и солью. Дым разъедал глаза, крики оглушали. И скорая смерть была повсюду в жутком обличии крушащих всё без разбору щупалец. Но в ту минуту Жемчужине не было до этого всего дела. В её нарисованных ночной тьмой глазах ярко отражалось безмятежное лазурное море, густо-зелёный холм острова Креста у горизонта и крошечная, точно игрушечная, шлюпка — теперь на пути к кораблю. Нимфа направилась ближе к борту, ступая босыми ногами по обломкам, не замечая разламывающихся над головой реев и падающих прямо перед ней людей. Что-то зарождалось внутри неё: столь же могущественное, как и непонятное. И с каждым шагом это нечто становилось всё ощутимее, будто бы подменяло собой её существо. Мощь его была достаточна, чтобы — пусть на короткий миг — вырвать Жемчужину из реальности происходящего, словно в этот миг исчезло всё, кроме неё и шлюпки на волнах. Этот миг стоил паруснику фор-брам-стеньги, трюма и широкой трещины вдоль киля. Щупальца обвивала грот-мачту…
Жемчужина улыбнулась — удивительно спокойно, совершенно неуместной для творящегося ужаса улыбкой. Плавно, как по волнам, провела руками, от оконечностей корабля к середине. Затем хлопнули расправленные крылья, и бриз, словно бы выбравшийся из-под них, нырнул в паруса, качнул корабль, выдирая из вспененных вод. «Убирайся!» — вскричала Жемчужина, так громко, так чисто, что клич этот услышали все, но не придали значения, не до него было. Взметнулись в разные стороны руки, впились тросы в беснующиеся конечности, удерживая, пусть и на мгновение, выплёскивающееся зло. Беззвучно залепетали губы.