— Извини, но я же призрак! Я не могу постучать в дверь и сказать: «Привет, я буду тут с вами жить».
— А ты пробовала?
— Нет, но… Все призраки должны пугать людей, это их призвание, понимаешь? Как же иначе!
— Так вот, Корделия Амалия, запомни: хозяйка в этом доме я, и я не позволю себя пугать, а также шуметь, выть, устраивать сквозняки, нагонять пауков, писать устрашающие надписи на стене, рыться в моих вещах, читать мои письма и готовить на моей кухне! Я не собираюсь жить с привидением, но тебе не выгнать меня отсюда, как моего дедушку. И если ты еще хоть раз попробуешь появиться неожиданно из воздуха, я обещаю, что начну настоящую войну! Я не знаю, как, но я найду способ справиться с призраком, будь к этому готова.
Я стремительно бросилась к лестнице, ведущей вниз, стараясь не смотреть назад.
— Но послушай, я же извинилась!.. — донесся мне вслед полудетский голос призрачной девушки.
Дверь в спальню я забаррикадировала комодом, стулом, чемоданом с одеждой, вазой с цветами, туфлями и всем остальным, что нашла под рукой. Потом залезла под одеяло и долго, смертельно долго сидела под ним, боясь высунуть голову. Я дрожала от холода и страха, я плакала и злилась, я вспоминала все известные мне проклятия и осыпала ими призрака, я, наконец, мечтала о том, чтобы бежать из этого дома, но мой побег был бы слишком большой трусостью. И самым разумным поступком на свете.
А потом я заснула.
Белые тени, зловещие, мистические, и ее лицо, и голос, и руки, тянущиеся ко мне, и полчища пауков, и вой, и стоны, и кровь…
Я проснулась от собственного крика. Сердце билось так, что, наверное, побило все рекорды в мире. Я затравленно озиралась, глотая ртом воздух.
Или я проснулась от холода? Я забыла закрыть окно на ночь, и теперь понимала, что продрогла до костей. Неплохо было бы разжечь еле тлеющий камин, и я осторожно вылезла из-под одеяла, продолжая оглядываться.
Тепло и уют, которыми одарил меня старый камин, немного вернули мне уверенность, но не сняли состояние страха, и я готова была уже прибегнуть к припасенному по совету Виктории морфию, чтобы хотя бы заснуть спокойно, но этого мне сделать не удалось.
— Привет! Я буду тут с тобой жить. Вторая попытка? — произнес возникший посреди моей кровати призрак, жалобно глядя на меня.
Я вздрогнула так, что едва не уронила кочергу себе на ногу.
— Ты, опять ты! Изыди, исчезни! — закричала я. — И вообще, я сплю. То есть — спала. Тебя нет, ты не существуешь!
— Вообще-то существую, но я не специально, правда. Просто так получилось.
— У тебя, кстати, в прошлый раз был еще рот в крови измазан, кажется, — заметила я.
— Да, так лучше было? Страшнее? Сейчас, я могу вернуть…
— Да нет, не надо, и так достаточно страшно, — смилостивилась я.
Но вообще-то она выглядела мило. Если не считать того, что она привидение, конечно. Немного детские черты лица, курносый носик, пухлые бледные губки и большие голубые глаза. Ничего так. Не была бы она еще призраком… Из одежды на ней болталось нечто неопределенно-прозрачно-кружевное, что в лучшие свои годы было, должно быть, пеньюаром, но сейчас уже было не разобрать.
— Прости, а как тебя зовут?
— Августа Стэффорд. Но какая разница? Изыди, призрак! Ах, отчего же я не захватила с собой святую воду!
— Ну хорошо, — понуро опустив плечи, пробормотала она и шмыгнула носом. — Я уже, может быть, пятьдесят лет никого из людей не видела, ни с кем не говорила, слонялась по дому и не могла выйти за его пределы! А ты мне даже пяти минут уделить не можешь. Вот тебе бы так жить понравилось?
— Нет, — сказала я, нахмурившись.
Корделия, воспользовавшись моим минутным замешательством, не только не исчезла, но и стала совсем осязаемой и непрозрачной, как будто и вовсе не была призраком.
— Я могу рассказать тебе, как умерла, хочешь?
— Понимаешь ли, я верю, что это должно быть очень интересно, мне еще никто не рассказывал про свою смерть, но, если честно, я бы не отказалась остаться одной в своей комнате и немного поспать.
— Неужели тебя это ни капельки не интересует? Ты что, каждый день призраков видишь? — обиделась она. — Как же мне с жильцом не повезло! Ты черствая, жестокая, бессердечная, приземленная материалистка!
Я сдалась. Я поняла, что мне не справиться с ней, что моя борьба обречена на провал.
— Только быстро, — предупредила я.
— Ах, это так здорово! Меня еще никто никогда не слушал, — радостно улыбнулась она. — Ну, я начну, да? О, как была я тогда молода и наивна! Словно бутон первоцвета, тянущийся к солнцу посреди таящих снегов, как зеленые почки на деревьях, появляющиеся на свет весной, я еще не видела мира и не знала его…
— Кхм. Давай перейдем к главному, — я зевнула и выжидающе посмотрела на нее.
— Меня отравил мой муж.
— Вот это уже интереснее, — я кивнула. — А потом ты умерла. Конец? Я пошла спать, изыди.
— Нет еще! Между прочим, это очень трагичная история. Мы только поженились, а дом этот был моим приданым. Мы переехали сюда сразу после свадьбы, и как же я была счастлива в те дни! У меня было все, чего я желала: дом, муж, богатство…
Но как недолговечно было мое счастье. Уже скоро я поняла, что он не любил меня, и единственное, что ему было нужно — это мои деньги.
— Угу, обычная история, — заметила я. — Жаль, ты незнакома с моей подругой Викторией, вот уж кто бы сказал тебе много всякого хорошего о мужчинах.
— Ну, я продолжу? Хоть я пыталась спрятаться за видимостью благополучия, но видела, насколько ужасно мое положение. Я была для него хуже любой служанки, он запрещал мне покидать дом без его ведома, но если мы появлялись в свете — о, любой бы сказал, что мы самая счастливая пара на свете.
Я жила в двух мирах: между любовью и ненавистью, между правдой и ложью, между счастьем и болью, между…
— Да, я поняла. Так что там у нас дальше?
— Я терпела, о, я долго терпела! Но всему приходит конец. И вот я сказала ему: «Ты прекратишь так издеваться надо мной, иначе…». Все, чем я могла ему пригрозить, была расправа моего отца, но недаром тот был судьей графства. И Джеймс, мой муж, прекрасно понимал, чем ему грозит навлечь на себя гнев такого влиятельного человека. Мне оставалось только отправить письмо, и я могла сделать это в любой момент.
«Корделия, тебе следовало бы сразу так и сказать, — расплылся он в улыбке. — Все будет так, как ты захочешь, дорогая». И я ему поверила. Наверное, это было неправильно, но мне ничего не оставалось, кроме как принять его слова. Вроде бы, он и правда стал относиться ко мне лучше, и я наконец смогла почувствовать себя не его рабыней, но женой, и, возможно, будущей матерью его детей…
Однажды вечером, когда я уже готовилась ко сну, он позвал меня в малую гостиную.
«За наше примирение, дорогая», — и протянул мне бокал.
Хоть бы одна мысль закралась тогда ко мне в голову, хоть бы одно сомнение. Но нет, тогда я свято верила, что наше счастье все же возможно.
Я выпила. Да, вино было непривычно на вкус и горчило, но я заметила это не сразу, а когда поняла, было слишком поздно.
«Что это?» — попыталась спросить я, но слова застряли в горле. Я попыталась вздохнуть, но не смогла.
«Ты, ты, что ты сделал?» — было ли это моими последними мыслями или последними словами, я уже не помню.
Помню лишь смутно, как видела на полу свое распростертое тело, видела улыбку на лице Джеймса… Сейчас все как в тумане. Потом были похороны — красивые, чинные, я лежала в гробу и казалась самой себе божественно прекрасной, хоть портрет пиши. Никто ничего не заподозрил.
«Она всегда была так слаба здоровьем, — говорили соболезнующие. — Бедная девочка, что за судьба, умереть так рано!»
Меня они не видели. Первым, кто увидел меня в том виде, в котором я предстала перед тобой, был Джеймс, на следующий после похорон день. О, как изменилось его лицо, да его же едва удар не хватил! Кстати жалко, что не хватил. А я всего лишь спросила: