Юлька шумно вздохнула и снова обернулась к наждаку. Ничего в сущности не изменилось — Андрей стоял так же, и так же плотно продолжал держать ее руки, и так же она слышала его дыхание, но что-то сковывающее ее стало уходить. И она уже сама попыталась управлять резцом. Он почувствовал это, потому что сказал едва ли не сердито:
— Ты учись, пока учу. Я скажу, когда тебе самой… Следи. Видишь, я совсем тихо держу резец. Слушай руки мои, слушай.
Андрей ушел к своему станку, где у него растачивался цилиндр, и, возвратясь, внимательно наблюдал за всеми движениями Юльки.
Прошло часа полтора.
— Хватит, — сказала Юлька, вытирая со лба капельки пота. — Руки устали… — Выключив станок, она посмотрела на свои тонкие, темные от наждачной пыли пальцы.
— А у тебя они быстрые, — сказал Андрей. — Если в день по часу так — через месяц научишься.
Юлька спрятала руки за спину.
— Спасибо, Андрей, — тихо ответила она.
…Оставаться после смены у Юльки вошло в привычку. Укрепив в патроне «семерки» стальную болванку, она тотчас отправлялась к наждачному кругу и принималась готовить резцы: проходные, отрезные, галтельные… Затем принималась обтачивать болванку. По едва уловимым признакам — гудению шпинделя, усилию, с каким приходилось поворачивать рукоятку суппорта, — она уже могла определять, как заточен резец. Если неправильно заточен, то быстро перегревался, тупился и ломал стружку. Приходилось выключать станок, опять идти к наждачному кругу.
Как-то Пашка с Жоркой, проходя мимо заточной, заметили там Юльку.
— Смотри-ка, наша малявка хочет взрослой рыбой стать, — сказал Пашка.
Подошли Зинка и Цыганков.
Цыганков иронически сказал что-то.
— Вы думаете, она из-за резцов остается? — вмешалась Зинка.
Юлька вспыхнула, но промолчала и только еще ниже склонилась к станку.
— Ну уж, с больной головы на здоровую, — вступился Жорка. — А кто Андрея в кино вчера приглашал?
— Ну и что ж, он ведь не отказался, — с легким вызовом ответила Зинка.
Жорка многозначительно переглянулся с Пашкой. Зинка усмехнулась:
— Ты, Куракин, опять сегодня только в обед бирку повесил! Запишу прогул, будешь знать!
— Зиночка! В последний раз, — приложил руку к сердцу Пашка. Но Зинка уже не слушала его. Постукивая каблучками, она направилась в подъемочный цех.
— Вот цыпа-дрипа, — рассмеялся Пашка. — Своего добьется, оторви мне голову! — Он даже присвистнул, а Юлька подумала: «Неужели Андрею нравится она — эта нахальная, раскрашенная?» Она не раз видела Зинку с Андреем в кино и на танцах. Тут же отмахнулась: «А… какое мне дело». В руках у нее был резец — черный, продолговатый, с неровными краями. Этим резцом Юльке предстояло обрабатывать завтра еще один клапан. Она нарочно отложила резец на вечер, чтобы остаться вот так, сама с собой.
Зажмурив глаза, она попыталась представить грани заточенного резца. Они должны быть ровными, очень ровными.
Гудящий круг, заключенный в железный кожух, вдруг показался ей смерчем. В одно мгновение он мог слизнуть с резца драгоценную пластинку победита, тогда как требовалось снять тончайшую пленку. Но теперь-то Юлька уже знала, как ей поступить…
…Когда она выключила токарный станок и, взявшись за готовую, еще теплую деталь, осмотрелась, то увидела, что в цехе она одна, совсем одна.
В девятом часу она вышла из ворот депо. На улице было темно. Эта вечерняя темнота была особенной — прозрачной и глубокой.
Щебенчатая дорога с редкими тополями по краям и нитями железнодорожных путей по левую сторону просматривалась далеко вперед, до самого перекрестка, над которым красной капелькой повис светофор.
Тут к ногам Юльки что-то упало и с легким хрустом разбилось о камни. Сосулька… Мокрая, не сумевшая удержаться под крышей. Юлька стряхнула с чулок ледяные крошки. Вот так неожиданно, внезапно, пока она убирала свою «семерку», мыла под краном руки, пока медленно брела по просторным цехам депо к выходу, пришла весна.