— Рекс, этого мальчика зовут Бориской. Он очень смелый. Он ждал нас один ночью на берегу, жег костер и пел хорошую песню про барабанщика. Но у этого мальчика большое горе. Сегодня погиб его лучший друг — Барсик — от руки врага.
«Землемер» исподлобья взглянул на старшину и усмехнулся.
— Смеешься, гад! — обозлился Миша. — Петьку чуть не убил, собаку отравил… — И Миша невольно шагнул к «землемеру», сжимая кулаки.
— Ничего, парень, он свое получит, — сказал старшина. — А теперь пошли. — И он посадил Бориску себе на плечо.
А над протокой еще долго пылал костер, озаряя красноватым светом черную воду и прибрежные кусты.
ПОДЬКА
Родька вздрогнул и остановился. Неизвестно, по какой причине качнулись ветки багульника шагах в пяти от него, чуть правее тропинки. «Может, там кто сидит?» — с опаской подумал он, всматриваясь в невысокий, с коричневыми веточками и маленькими продолговатыми листочками куст.
Осторожно шагнул Родька с тропы, раздвинул куст и невольно отшатнулся. Поджимая сломанное крыло, разинув огромный черный клюв с языком острым, как шильце, на него глядел вороненок. Шея у него была вытянута, и на ней явно недоставало перьев.
— Дрался ты, что ли, с кем? — Родька протянул к вороненку руку, но тот с таким шумом взъерошился, так задвигал клювом и замигал злыми глазами-бусиками, что Родьке волей-неволей пришлось отступить.
Ясно, что вороненок побывал в какой-то передряге. Может, без разрешения родителей стал учиться летать да стукнулся о ствол дерева, или дрался с кем-нибудь? Мало ли как бывает… Коршун мог налететь — и вороненок спасся от него чудом. А тут еще Родька…
Глупый вороненок не понимал, кто его друг, а кто враг.
Однако сидеть в таком взъерошенном виде было утомительно, а бежать вороненок не мог. Под здоровым крылом у него была еще сломанная нога.
— Бедненький, да кто же это тебя так? — Родька взял его на руки. Ощипанная шея, переломанное крылышко и подбитая нога — ну как тут не пожалеть птенца?
Задрав спереди рубашку, Родька осторожно положил туда вороненка и понес его показывать своему деду.
Был понедельник. Дед в такие дни, особенно после встречи с Бердниковым, находился в состоянии тягостного раздумья… Этот Бердников работал в каком-то строительном тресте, снабженцем, что ли. К деду Мохову ездил по выходным дням отдыхать на природе. Когда они встречались, перед ними на самодельном дедовом столике-одноножке, врытом в землю под раскидистой черемухой, высились горки соленых огурцов, хлеба, колбасы, жареной рыбы; стояли тарелки с недоеденной ухой и, конечно же, пустые бутылки, которые потом дед стыдливо уносил в ящик за сарай. В часы шумных бесед дед иногда вдруг радостно заявлял, что отдых у них с Борисом Семеновичем идет на полную катушку.
А назавтра молчаливый, уйдя мыслями в себя, сидя на берегу где-нибудь неподалеку от дома, он мог подолгу, не глядя на Родьку, обстругивать ножичком топорище, черенок для лопаты или затачивать бруском крючки на сазанов. Родька понимал: с похмелья деду тяжко небось, и хоть сердился на него, виду не подавал. В общем-то, добрый был у него дед. И жить тут было хорошо и привольно.
Здесь, на берегу большой дальневосточной реки, бакенщик Мохов вырастил всех своих детей, в том числе и младшую дочь Марию — мать Родьки. Сначала она работала на ферме в колхозе, потом вышла замуж и переехала в город вместе с Алексеем — отцом Родьки, там приобрела новую специальность — формовщицы, стала работать в чугунолитейном цехе, где рядом у вагранки стоял Родькин отец.
Можно было бы и деду Мохову уехать к ним на жительство, однако он не захотел переезжать ни к сыну на стройку, ни к дочерям. Так и продолжал жить у речных створов, издали похожих на зебр. Даже когда ушел на пенсию, не стал переезжать. Помогал новому бакенщику зажигать керосиновые фонари, а когда пришла автоматика, стало даже интересней. Как ребенок, радовался Мохов, особенно в первые дни, выходя на берег в сумерках. Словно чья-то невидимая рука одним махом зажигала огни по всей реке. Красота!
Летом Мохов рыбачил. С наступлением зимы отправлялся белковать. Ходил и на кабанов. Если охота не удавалась, он пристраивался к людям из колхоза, помогал заготовлять лес. Ну, а с конца апреля, как только вскрывалась река, он снова был на берегу. Каждый воскресный день к нему приезжал Родька. То с матерью и отцом, то один. Он уже знал дорогу.
Сейчас, когда его родители находились где-то на юге и Родька жил у деда, в город можно было бы не ездить, да вот Бердников… Пообещал ведь купить карасевых крючков. И не купил. Говорит, не было в магазине. Пришлось Родьке в понедельник ехать самому. Съездил и купил. А вдобавок еще нашел вороненка.