— Зачем же убивать волчонка? Его надо домой забрать, — ответил дед как о вопросе, давно уже решенном.
— А вороненка?
— Чего вороненка?
— Ну, вороненка…
У печки заскрипела кровать, дед отрывисто кашлянул — и Родька понял, что неожиданно попал в точку. И как только ему пришло в голову заговорить о волках!
— Ты, Радивон, давай не хитроумь. Все одно любить ворон меня не заставишь.
— Да я не об этом. — Родька облегченно вздохнул и тут, словно определив, что разговор идет о нем, вороненок подал голос из корзины. Он, наверное, хотел каркнуть на деда за то, что тот так сказал о воронах, но не хватило уменья и сил. Вышло что-то похожее на «ка-а-а». Но все-таки вышло, и дед рассмеялся.
— А хитрый же ты, Радивон, вороненка в доме припрятал. Видно, в отца весь, Мария проще. Мария никогда бы отседова не уехала, если бы не Алексей. Сумел переманить как-то в город.
Вороненок снова каркнул, и теперь уже смеялись оба: внук и дед. И по тому, как дед смеялся, Родька почувствовал — не имеет он никакой злости на вороненка.
— Ну, показывай свою живность, — сказал дед, вставая с койки. Он подошел к столу, чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу.
Свет, падавший в корзину, напугал вороненка. Дрожа всем телом, он прижался к одной из сторон корзины и показался Родьке меньше, чем был на самом деле.
— Что, пакостная птица, трусишь? — сказал дед и, нагнувшись, взял птенца обеими руками. Тот не сопротивлялся. Дед осторожно положил его на крашеный пол и присел рядом с Родькой на краю кровати. — Вижу, все вижу, — сказал он, присмотревшись. — Крыло у тебя сломано и нога. А ногу, Родька, ты неправильно забинтовал. Неси-ка сюда лучины.
Родька быстро сбегал на улицу, приволок кедровое полено и стал щепать лучины. Тем временем дед оторвал от чистой тряпки тоненькую ленточку, снова взял вороненка и усадил его между колен.
— Смотри на него, пакостника, жить хочет!
Дед взял лучину, переломил ее надвое и обе половинки приложил к крылу: одну снизу, другую сверху.
— Это называется шиной, — поучительно сказал он Родьке. — Бинтуй.
Родька взял оторванную дедом тряпицу и стал обматывать ею крыло с лучинами.
— Постой, постой, не торопись, — останавливал его дед, на ощупь проверяя, правильно ли сложены косточки переломленного крыла. Но все, кажется, было в порядке. Дед показал, как завязывать на крыле конец тряпочки и, когда Родька выполнил это, перевернул вороненка кверху брюшком. Теперь можно было приниматься за ногу.
Кот Василий, пробравшийся в дом, когда Родька бегал за поленом, лежал тут же, у ног деда на боку и лениво наблюдал за всеми процедурами перевязки.
— Смотри, Васька, не вздумай тронуть, — строго пригрозил ему дед, показывая пальцем на вороненка, и снова уложил птенца в корзину. Потом, подумав, спросил: — А где у нас будет стоять эта корзина, Радивон? Под кроватью темно, надо бы к печке, на свет.
— А Васька?
— Так Васька и под кровать заберется. И чтобы он не забрался, подлец, в корзину, надо ее сверху зашнуровать шпагатом. Соображаешь?
Однако, когда Родька принес моток шпагата, дед долго не мог приняться за работу, все смотрел на вороненка, прицеливался к нему взглядом.
— А ну, отнеси лампу подале, — попросил он Родьку. — А теперь придвинь ближе… Так. Видишь, нет, крыло у него вроде бы синевой отдает?
— Есть немного, — согласился Родька, не понимая, однако, что этим хочет сказать дед.
— Чего немного-то? Отдает синевой как надо! — И вдруг сменил запальчивый тон на радостный: — Во́рон, ведь это, Родька, настоящий во́рон! Как это я сразу-то не разглядел? Мал он совсем еще, оттого, наверное.
Родька стоял и с непонимающим видом смотрел на деда, который схватил вороненка, поднес его к самому свету.
— Во́рон или воро́на, какая тут разница. — Он пожал плечами.
— Эх-хе, сказанул! — рассмеялся дед. — Сразу видать, городний. Да во́рон, ты знаешь, где летает? В самом поднебесье, где орел. Летит и клекочет, словно на какой трубе подыгрывает. Во́рон это не воро́на! — И, к удивлению Родьки, дед, снова водрузив себе вороненка на колени, один, сноровисто принялся перебинтовывать ему крыло.
Уже когда корзина с вороненком была зашнурована шпагатом и поставлена туда, куда и указывал дед — к печке, он, улегшись на свою койку, стал рассказывать:
— Во́роны, они и живут-то не стаями, как воро́ны, а попарно, подале ото всех. И гнездятся на скалах или в хорошем лесу. Птица эта гордость свою имеет, не станет настырничать, как ворона… Ух и артисты, скажу я тебе, эти во́роны! — Дед тихонько, про себя рассмеялся. — Иду я, Радивон, однажды по лесу с таким же городним, как ты. А из-за деревьев нас словно кто покликал. «Человек», — говорит мой товарищ. Я про себя смеюсь. Потом раздался лай. «Собака», — говорит мой товарищ. Я смеюсь. Потом как каркнет нам под самое ухо во́рон, тут уж мы оба рассмеялись… Вот так, Радивон, понимать надо природу…