— Саша Кротов, я приглашаю тебя танцевать, — сказала Метелкина.
— Меня? — опешил Санька.
— Да, тебя. Сегодня великий праздник трудящихся всего мира, и ты должен танцевать.
— Да я же не умею, — смутился Санька.
— А я тебя научу.
И не успел Санька опомниться, как снова грянул оркестр, и Метелкина, крепко схватив его за руки, понеслась с ним по залу.
В дверях появились Санькины мать и отец, они смотрели на танцующего Саньку и радостно смеялись. А потом кто-то в коридоре пережег электрическую пробку, и люстра погасла. И оркестр перестал играть. Только бил барабан: «бум… бум…»
Санька сначала не понял, где бил барабан, он просыпался с трудом. А когда открыл глаза, вскочил с койки. Это ударяли льдины об обшивку плашкоута.
На палубе Санька чуть не растерялся от страха. Кругом было темно. И в этой кромешной тьме он наконец увидел льдины. Они белели и спереди и по бокам. Санька побежал на корму и увидел их сзади.
— Беда, Сань, — тихо проговорил отец. Он точно врос в палубу и стоял не прямо, а как-то странно согнувшись.
— Что, папаня, схватило тебя опять? — встревоженно спросил Санька, берясь за штурвал.
— Беда, Сань, — тихим, тусклым голосом повторил отец. — Льдины.
Санька уже и без того понял, что они попали в ледяную ловушку. Вид воды спереди, когда они находились у мыса, обманул их. Наплывавшая с горизонта тьма скрыла тогда от глаз льды у берега. А когда катер с плашкоутом приблизились к этим льдам, отступать было некуда: льды поджимали и с моря.
— Не падай духом, Сань, перебьемся, — пытался утешить отец. — Вон оно, Саввено-то, недалеко, гляди, огни.
Но плашкоут уже почти не двигался. Санька это чувствовал по буксирному тросу. Трос то натягивался и гудел, как певучая струна, и это означало, что катер не может вытащить плашкоут из скопища льдин, то бешено прыгал по льдинам и по воде, когда катер, продвинув плашкоут вперед, вдруг застопоривал ход сам.
— Эх, была бы на «жучке» рация, сообщили бы саввенским, — с горечью произнес отец.
— Они и так должны знать… Увидят. — Санька угрюмо кивнул на огни «жучка».
— Могут увидеть, а могут и нет. Хорошо, если увидят, сообщат нашим, те меры примут. А сами они не смогут. Сами льдами прижаты. И откуда они взялись, эти льды, в такую рань?
И тут произошло страшное. Загудел всеми нотами стальной буксирный трос, заскрежетали по борту льдины, и вдруг воздух разворотило металлическим воплем. Санька даже не успел моргнуть глазом, как над их головами пронеслось что-то со свистом, и неведомая сила кинула отца на палубу.
— Эй, на плашкоуте! — донеслось в темноте с катера.
Лучик прожектора пробежал по льдинам и осветил стоящего Саньку. Только сейчас он понял, что лопнул буксирный трос.
— Санька, я живой, — простонал отец с палубы. — Санька, ты не бойся, я живой. — Санька припал к лежащему отцу. — Это меня тросом немного задело. Видишь, и ноги, и руки целы. Жаль только, спиной шмякнулся. Да ничего, Сань.
— На плашкоуте?! — снова уже встревоженней донеслось с катера.
В луче прожектора отец с трудом поднялся на ноги и, опираясь на плечо Саньки, махнул рукой:
— Живы… На плашкоуте живы!.. — Потом крикнул громко: — Саньку к себе возьмите! Саньку!
— Слышим!.. — донеслось с катера. — Будем пробиваться!
— Сань, они сейчас подойдут, и ты пересядешь на катер, — вяло, опадая на палубу, сказал отец.
— Без тебя? Что ты, папаня! Нет, тебя я тут одного не оставлю! — запротестовал Санька.
— Да я ничего… Отпустит. — Лежа на палубе, отец глухо простонал. — И как это угораздило меня тросом. Да это еще ничего. Могло быть хуже.
— Ты, папаня, иди в кубрик, нельзя тебе лежать на холодном. Я тут с ними поговорю, — помогая отцу подняться, стал уговаривать Санька.
— На плашкоуте!.. — донеслось с катера.
— Слышим! — что было сил крикнул Санька.
— На плашкоуте!.. Травите якорь!.. Пробиться к вам не можем!..
— Понял, Сань, чего они решили? Одни, стало быть, уходят. Без тебя. Пробиться к нам не могут.