Стравить якорь, на это только и хватило сил у Дмитрия Кротова. Усевшись на торчавший в темноте кнехт, он вдруг снова обмяк, и Саньке пришлось подхватить отца под руки.
Когда, с трудом оттащив его в кубрик, он снова вышел на палубу, «жучок» уже успел отойти на изрядное расстояние и что-то сигналил прожектором. Санька понял это так, что катер нашел себе путь между льдинами и пробивается в открытое море. И тут же подумал: «Когда-то еще «жучок» выйдет изо льдов, доберется до причала…» В эту минуту он особенно отчетливо представил себе, что вся ответственность за отца, за плашкоут ложилась теперь на него.
Прежде всего надо было растопить печь. Вернувшись в кубрик, он пошарил рукой по стене и снял с крючка фонарь «летучая мышь». В темноте не сразу зажег его.
Ящик для угля был пуст, поленья сожжены. Отец, когда приходил греться, недаром поддавал жару. Сейчас, лежа на спине и закрыв глаза, он болезненно шевелил губами.
Привалившись спиной к железной переборке, Санька прислушался. Сквозь зияющий над его головой черный провал люка в кубрик вливалась томительная тишина моря. Только слышался шорох льдин да глухое и какое-то особенно тревожное гудение якорной цепи. От нее шла дрожь по ногам, по спине, и эта дрожь добиралась до самого сердца. «Долго будут нас искать, наверное. Сумеют ли пробраться сквозь льды?» И тут Санька вспомнил, что старший брат отца Василий служит командиром военного корабля на Черном море. Он никогда не видел своего дядьку, знал только, что есть такой на свете; фотография его, где он в военной форме, висела у них дома в общей комнате, рядом с зеркалом. Но вот если б узнал сейчас Василий, в какую беду попали они с папаней… Он бы, наверное, принял меры. Позвонил по телефону или бы дал телеграмму кому-нибудь из здешних морских командиров, есть же у него, наверное, здесь знакомые. И этот командир на своем мощном красавце корабле пришел бы к ним с папаней на выручку.
Подумав так, Санька тут же ругнул себя за то, что мечтает о чем-то совершенно чепуховом. Ну как, например, Василий узнает, что они с папаней здесь? Кому он даст телеграмму? Да и пока телеграмма дойдет, их обязательно начнут искать. Заметят. А как заметят?.. Фонарь, что ли, на палубе поставить? — Санька задумался.
Но тут раздался голос отца:
— Как на море?
— Тихо, — ответил Санька. — А ночь?
— Черно кругом…
— Черно, говоришь?
— Черно, папаня.
— А чего это, будто цепь дрожит?
— Не знаю, папаня.
Отец приподнялся на локте, и тут где-то под самым днищем плашкоута Санька расслышал скрежет.
— Это якорем по дну скребет, — сказал отец. — Несет нас по морю.
— Несет? — переспросил Санька, и внутри у него все захолодело.
— Несет, Сань. Льды крутят. — Отец упал на изголовье.
Санька, схватив фонарь, вылез на палубу. В черноте ночи не было видно ни огонька. «Где же Саввено?» Санька осмотрелся. Нет, огней не было видно нигде. Значит, их в самом деле несло.
И Санька вдруг почувствовал, что он смертельно устал, что руки его в брезентовых рукавицах сделались словно чужие, что он давно хочет есть и что сетка с едой, которую им с отцом приготовила в дорогу мать, осталась висеть в прихожей на гвозде, куда папаня вешает свой полушубок.
Оставив фонарь на палубе, Санька спустился по лестнице в кубрик, на ощупь отыскал тумбочку Силина, надеясь найти хоть старый сухарь, но, кроме пустой бутылки, ничего не нашел. Саньку взяло зло на Силина: «Как жил человек?..»
— Сань, — услышал он дрожащий голос отца. — Что-то морозит меня, Сань. Ты бы подтопил, что ли?
— Нечем, папаня, нечем! — от злости крикнул Санька и, ползая, стал искать топор. Он злился на себя, на отца, на Силина, злился на то, что так нелепо все получилось.
Схватив, наконец, топор, он разворотил сначала ящик у печки. Потом с неостывшей яростью хватанул по тумбочке и, когда крошил ее, думал о том, что вот отправили в Саввено катер, не выяснив, как же на море. Успокоился, когда увидел в печи огонь.
Теперь можно было, сидя на корточках, протянуть к огню руки и слушать, как скрипит якорная цепь.
Иногда звук ее был такой заунывный, что у Саньки начинало мутить в животе. «Вот-вот цепь лопнет…» Санька затыкал пальцами уши, и цепь не лопалась. Потом становилось тихо, и снова начинала она скрипеть. «Значит, несет, — громко стучало в голове. — Несет, а куда?..»
Санька не жалел дров, подбрасывал и подбрасывал, и стало тепло. Стало бы еще теплее, если взять да закрыть крышку люка. Но он об этом только подумал. Сейчас его, разомлевшего у печки, казалось, не подняла бы на ноги никакая сила.