— Ничего… Я провожу тебя.
Опустив руки, Юлька стояла и ждала. Он поднял сома и коротко глянул на нее, она отвела глаза.
Юльку уже разыскивали. Наташа ходила от одного костра к другому. Жорка и еще несколько парней из кузнечного отправились искать ее вниз по берегу.
Когда они наконец появились в лагере, Наташа изучающе и настороженно перевела взгляд с нее на Андрея. А тот без слов положил пойманного сома к ногам Горпины и сел перед костром, обняв сильными руками колени.
Сом пришелся кстати — на ужин. Горпина, Наташа и Юлька отправились к реке чистить рыбу и картошку.
Был поздний вечер, правый берег сиял ночными огнями. Слышалось потрескивание костров, смех, песни. Пели мужские голоса. Всплескивал, похрапывал, шуршал галькой, шевелился накрытый темнотой Амур.
Юлька все время помнила, что сзади за ее спиной сидит, глядя в огонь, Андрей. Ей от этого было спокойно и легко.
Потом, распространяя вокруг аппетитный запах, варилась уха. Возле шалаша, собирая ужин, неслышно двигалась Горпина, позвякивая посудой. Курил самокрутку ее молчаливый Федотыч и время от времени пошевеливал палкой затухающий костер. Наташа постелила на траве семейную бондаренковскую скатерть. Где-то вокруг, не находя себе места, бродил в темноте Егоров; все так же, сцепив руками колени, задумчиво сидел Андрей.
А Юлька устроилась на пригретой костром траве и, покусывая травинку, глядела в темное небо. Хорошо было так лежать и чувствовать, как под тобою неторопливо кружится земля.
В шалаше захныкал внучонок Бондаренко. Горпина попыталась его укачать, потом пришла к костру с ребенком на руках и отдала его Федотычу, сказав при этом ласково и насмешливо:
— На, старый, понянчи.
Бондаренко, принимая ребенка в свои огромные руки и усаживаясь с ним на обломок дерева, с добродушной ворчливостью ответил:
— Мало своих вынянчил…
Когда Горпина объявила, что ужин готов, Бондаренко выразительно покосился на шалаш. Горпина усмехнулась и принесла оттуда бутылку водки, разлила уху по мискам и нарезала хлеб и лук. Бондаренко передал ей внука и, тронув Андрея за плечо, кивнул на разложенную еду:
— Давай по маленькой.
Он налил себе, Андрею и Мишке в граненые стопки, жестом предложил выпить и Юльке с Наташей, но те отказались. Егоров, поглядев на замкнутую Наташу, не притронулся ни к чему, встал и опять ушел к берегу.
— Ну что, Андрей, выпьем? — проводив Егорова взглядом, сказал Бондаренко.
— Выпьем, Федотыч…
— За что же мы с тобой выпьем?
У Андрея на лице было такое выражение, будто он хотел сказать: за что хочешь, ты — хозяин.
Бондаренко потянулся к нему со стопкой:
— Давай тяпнем, Андрюха, за молодое поколение, чтобы оно изжило иждивенческое отношение к нашему брату. Уж больно вы привыкли, чтобы мы, старики, всю тяжесть на себя брали.
Андрей при последних словах Бондаренко опустил руку и отставил стопку.
— Я за это пить не буду, Федотыч.
— Не обижайся, — Бондаренко произнес это таким тоном, что стало ясно: неспроста он предложил свой тост, он обдумал все и, может быть, давно искал повода высказаться.
— Нет, я пить за это не буду, — решительно повторил Андрей и усмехнулся: — Иждивенческое отношение…
— Как хочешь, — пожав плечами, ответил Бондаренко. Одним глотком выпив водку, он деловито принялся есть, сочно хрустя огурцами и луком, будто, кроме еды, ничто другое его сейчас не интересовало.
— Странный вы народ, — как бы между делом вдруг заметил он. — Прижмешь вас (тут Бондаренко выдал себя движением — резко поставил руку на ребро ладони), так вы и лапки кверху. Я, мол, тут вообще ни при чем.
— Чудак ты, Федотыч. Не понимаешь, что из твоих слов наружу торчит.
— Что торчит? Что? Говори! Я рабочий человек и люблю, когда все начистоту!
Андрей выпил и закусил.
— А вот что, — сказал он. — Это не мне изживать надо, а тебе. В депо мы одной дорогой ходим… А по двум пижонам возле «Гастронома» нельзя судить о всех нас, тебе такого права, Федотыч, никто не давал и не даст. Ты трудную жизнь прожил, я знаю. Если хочешь, трагическую жизнь… И не я тебе не верю, а ты в меня поверить не хочешь. Странно одно. Я твою трагедию своей считаю, боль твою — своей болью. А тебе, как говорится в математике, соответственно в моей жизни ничто не интересно.
— А если я начну ваши молодые грехи перечислять? Ты упадешь и не встанешь, — сказал Бондаренко.
— Перечисляй…
— И перечислю. Пусть не тебе, но некоторым твоим одногодкам на все плевать. Были бы гроши, да харчи хороши, да штаны поуже, и девки попокладистей…