На другой день Юльку вызвали в комитет. За столом, покрытым новеньким кумачом, сидели знакомые ей ребята.
— Ругать будете? — хмуро спросила Юлька.
— Зачем ругать, поговорить надо, — ответил Сеня Лебедев. — Да ты садись, чего стоишь-то? — Он провел рукой по жесткому ежику волос.
Вдоль стен было много свободных стульев, но посредине комнаты на самом виду стояла табуретка. «Для меня приготовили, как для подсудимой. Пожалуйста, сяду, если хотите. Подумаешь, воспитатели». Шумно вздохнув, Юлька села.
Сеня словно угадал ее мысли.
— Вот ты сидишь, Гранина, и злишься на всех нас.
— С чего ты взял? — Юлька пожала плечами.
— Видно. Ты как считаешь, случайно это произошло или не случайно?
— Что произошло?
— Ну, со втулкой. И… вообще…
В это время открылась дверь и вошел Бондаренко. Не выбирая места, он сел на ближайший стул, справа от Юльки. Сеня Лебедев удивленно посмотрел на него и снова перевел взгляд на Юльку.
— В соревновании не участвуешь, на субботники по сбору металлолома не ходишь! Другая пришла бы да вину свою признала, а ты задаешься! — затараторила хорошенькая Симочка из бухгалтерии.
На Симочке белоснежная, тщательно отглаженная кофточка, очень обдуманно открывавшая нежную шейку. У нее белые пухлые ручки с маникюром и модная прическа «домиком».
Юлька зло передразнила ее:
— Трах-тах-тах! А ты пришла на субботник да наверняка ни черта не делала! Где тебе с таким маникюром лом собирать!
Симочка вспыхнула:
— А вот и была и работала не хуже других!.. С ней по-хорошему, а она…
— Ты лучше нам ответь, — сказал Сеня, — почему не напишешь нового социалистического обязательства? Все комсомольцы имеют индивидуальные соцобязательства, а у тебя пожелтевшая бумажка второй год висит на тумбочке!
— Потому… Надоело мне все, понятно?
— Ну зачем ты так? — поморщился Лебедев. — Я уверен, ты думаешь совсем не то, что говоришь…
— А ты не пой перед ней соловьем! — возмутилась и одновременно удивилась Симочка.
Юлька смотрела на знакомые лица и думала: «Ну чего они ко мне привязались?»
— Что же ты молчишь, Гранина? — спросила Вера, старшая нормировщица депо, но с таким равнодушием и отчужденностью, что, Юлька окончательно вспылила:
— А вам все равно, Вера… Я вижу! Что вам какая-то Юлька Гранина!
— Безобразие, какое безобразие, — вознегодовала Вера.
Все в комнате заволновались, заговорили.
— Тише, спокойнее, товарищи! — Сеня вышел из-за стола, хлопнул крышкой пластмассового портсигара, доставая папиросу, чиркнул спичкой, затянулся. Пустив вверх струю дыма, он сказал:
— Права Сима, злая ты какая-то, колючая. Втулку вчера запорола. Срам на всю дорогу — межпоездной ремонт сорвали.
— Знаю, — перебила его Юлька. — Знаю и вины с себя не снимаю!
— Так почему ты это сделала?
— По невнимательности. По рассеянности, — с вызовом ответила Юлька.
— Ничего себе — рассеянность! — развел руками Сеня. — Тебе доверие оказали, на тебя надеялись… «По рассеянности», — передразнил он.
Юлька опустила голову.
Если бы они знали, как тяжело ей сейчас!.. И дома и на работе. Но у нее и в мыслях не было рассказать им про Алевтину, про историю с Лизой, с Наташей, про беду брата, про все, все…
— Нет в тебе чувства ответственности, — громил ее тем временем Сеня Лебедев. — Нет чтобы лишний раз штангелем к детали приложиться — она на глазок! Теперь вот Цыганков и слышать о тебе не хочет.
Упоминание о мастере доконало Юльку. Она со злостью и с презрением оглядывала замкнутые лица сидевших перед нею ребят. Только здоровяк Сазонов смотрел на нее с немым вопросом. «Ну чего же ты?» — словно хотел сказать он. Юлька поднялась и, улыбнувшись ему одному, сказала:
— Виновата. Исправлюсь. И нечего мне здесь больше делать. — Она быстро вышла, хлопнув дверью. И, кажется, вовремя вышла, потому что на лестнице не выдержала и разрыдалась.
— Юлька! — услышала она сверху голос Бондаренко и еще быстрее заспешила к выходу.
Долго шла Юлька вдоль линии, потом взобралась на железнодорожную насыпь и села в раздумье.
Стоял прохладный августовский вечер. Где-то совсем рядом лязгали вагоны и пыхтел паровоз. Цепочка поселковых огней, мерцая, бежала вдаль, и там, где маячила темная громада Хехцира, подступая к реке, эта цепочка как бы перебиралась на левый берег, возвращалась по нему обратно и здесь сливалась с россыпью городских огней.
Вот по такой же замкнутой кривой проходила и вся Юлькина жизнь. Юльке казалось, что она все время идет вперед, к чему-то стремится, а она, если приглядеться, как бы возвращалась к началу.