Юлька едва поспевала за ним, стараясь держаться рядом. Ей было и легко и грустно. Легко оттого, что она считала — теперь все самое главное сделано, на ее плечах уже не будет лежать этот груз. А грустно оттого, что все так получилось нескладно — Лиза сейчас где-нибудь в углу плачет, и Пашка думает о ней невесть что. А Юлька все знает и не имеет права сказать ему правду.
Она осторожно взяла Куракина под руку.
— Все. Не пойдет она больше с этой бабой, — сказал он вдруг.
Юлька промолчала.
— Никогда не думал про Лизу такое, черт! — Пашка остановился, закурил. — Ну, не хватает. Так не голодная же! В депо узнают — вышибут в два счета. Быстров церемониться не станет. Да моя воля — я бы ее к станку больше не подпустил! — Пашка, говоря это, распалялся все больше. — Ну, Лизка! Вот видишь, Юлька, какая бывает оборотная сторона медали. Ходит человек на работу. План худо-бедно тянет, разряд имеет, за руку с тобой здоровается! Обязательство вывесит в красивой рамочке! А выйдет за проходную — черт его знает что…
Пашка яростно выплюнул окурок.
— Рабочая честь… Вот тебе и рабочая честь!
Юлька подумала, что если не остановить сейчас поток Пашкиных обвинений, то уже никогда нельзя будет восстановить то, что когда-то зарождалось между этими двумя людьми. Да разве только между ними?
А он говорил и говорил. Юлька уже не различала слов, только слышала его голос.
— Паша…
Куракин замолчал и повернулся к Юльке…
— Вот ты говоришь, говоришь. А ничего ведь не знаешь… Для ребенка это. Она ведь ребенка ждет, — прошептала Юлька.
Загорелое лицо Куракина медленно становилось серым.
— Врешь! — хрипло выдохнул он. — Врешь!
— Нет, не вру, — так же тихо прошептала Юлька.
Уже в следующую секунду она поняла, что сказала не то и не так, но поправить ничего уже было нельзя. Пашка бессильно опустил руки.
«Что я наделала! Что я наделала!» — ужаснулась Юлька.
— Иди, — бесцветным от внутреннего напряжения голосом сказал Куракин. — Иди. Меня ребята здесь ждут. Обещал.
Отойдя несколько шагов, Юлька оглянулась. Пашка стоял посреди тротуара, широко расставив ноги, и никак не мог прикурить.
Остаток дня она пробродила одна вдоль берега реки. Долго сидела на старой перевернутой лодке. Слушала, как тарахтят моторки, как, пыхтя и отдуваясь, шлепая по воде плицами, идут вверх широкобокие коричневые буксиры. За ними тянулись тяжелые длинные баржи. Амур нес бревна, серые шапки сена, подмытые с корнями кусты. Воду густо пятнали ржавые круги пены. Начинался осенний паводок.
После полудня с левого берега потянул ветерок, принес горьковатый запах перестоявшейся полыни.
Юлька зашла в магазин, купила себе печенья и не уходила с берега до самого вечера.
Зажглись первые огни. Начали возвращаться рыбаки. Их лодки, выныривая из сумерек то слева, то справа, с тихим шуршанием притыкались к берегу.
В общежитие Юлька вернулась не сразу. Она еще посидела на скамейке в скверике, пока в окне ее комнаты не погас свет. Со страхом она ждала, что Лиза окликнет ее, и нельзя будет уйти от тягостного для обеих разговора.
Лиза, однако, не заговорила с Юлькой и утром. Похоже было, что сама стыдилась. В обед они столкнулись в столовой в очереди. Лиза покраснела и отвернулась.
За дальним столом сидел Куракин. Он цепко, непримиримо следил за Лизой, и руки его лежали на столе так, точно он собирался немедленно встать.
Прошло два невыносимо тягостных дня. А на третий в общежитии появилась Наташа.
Юлька бросилась к ней с радостным криком, плача и смеясь, обнимала, целовала ее бледное, застывшее лицо, говорила какие-то слова и не могла остановиться.
Она понимала: у Наташи горе — умерла тетя Маша. Неизбежность этого Юлька предвидела. Но что же, что же делать? Она усадила Наташу на своей кровати, а сама принялась собирать ужин.
Она заставила Наташу выпить чаю, сама сделала ей бутерброд с маслом. И боялась только одного — Наташа может подняться и уйти. Но Наташа сказала:
— Я останусь у тебя, Юлька. Можно?
В ответ Юлька только прижалась щекой к Наташиному плечу.
Тетю Машу хоронили на другой день. Юлька обещала Наташе помочь. Надо сообщить в цех, что она не придет сегодня на работу. Проще всего — попросить об этом Лизу. Но та тоже сама не своя. Несколько раз бралась расчесывать волосы и откладывала гребешок. Шла на кухню и возвращалась оттуда с таким отсутствующим видом, что на нее жалко было смотреть.
Юлька догадывалась, что сейчас испытывает Лиза. Она одинока оттого, что нет Алевтины и она осталась одна со своей бедой.