Андрей здоровался с ребятами, шутил. Он похудел за время экзаменов, и Юлька с незнакомой ей болью видела его запавшие щеки и резкие морщинки у рта. Поздоровался он и с ней, бережно встряхнул ее руку и улыбнулся. Ничего, кроме искренней доброты и участия, в его глазах Юлька не нашла. «А что ты хотела?» — сказала она тогда самой себе. Юльке вспомнился пляж и Зинка, обдуманно лежащая на траве. «Неужели ему может нравиться эта вертлявая, крашеная Зинка?» — подумала Юлька и все-таки понимала, что Зинка Огнева красива — чернобровая, с черными глазами, с кошачьей вкрадчивостью в движениях, когда на нее смотрели, и несколько вяловатая, если оставалась одна.
По мнению Юльки, у Зинки Огневой было два недостатка. В минуты волнения или злости голос у нее становился неприятно резким, слова выходили вульгарными, какими-то пронзительными, и тогда от Зинкиной красоты ничего не оставалось. Юлька считала также, что Зинка не умеет одеваться. Но в этом она не была уверена до конца. Может, это не у Зинки слишком короткие юбки, не у Зинки слишком высоко зачесаны волосы и не у Зинкиных туфель чересчур высокие и тонкие каблуки, а сама Юлька привыкла к дешевеньким чулкам, к платьям с глухим воротом, к полудетским туфлям на венском каблучке…
Андрей получил наряд и запустил станок. А Юлька думала, думала, думала. Перед ее глазами стояла Зинка, то такая, как в цехе, когда Юлька училась затачивать резцы, то в день перед концертом, когда Юлька столкнулась с нею на кухне у гладильной доски.
Едва прозвучал гудок, Юлька лихорадочно собрала инструменты и детали, затиснула их кое-как в шкафчик и, не заходя в душевую, умчалась в общежитие. Сегодня, сию же минуту, она должна была увидеть Зинку, узнать, какая же она на самом деле. Юлька птицей взлетела на второй этаж.
Зинка всегда возвращалась с работы раньше всех. Ей не нужно было прибирать станок, выстаивать очередь в душевую. Десять минут Юлька маячила в коридоре перед ее дверью, когда наконец в тихом еще общежитии четко простучали каблучки. Зинка поднималась по лестнице, а у Юльки оглушительно билось сердце. Зинка равнодушно окинула ее взглядом, отперла дверь и скрылась.
Минут через пять она появилась в голубом нарядном платье с желтыми металлическими пуговицами и небольшими разрезами на подоле.
— Ты чего это тут околачиваешься? — спросила она.
Юлька, чувствуя, что бледнеет, выдержала ее взгляд.
— Да так, на тебя посмотреть пришла.
— Ну, ну, посмотри, — усмехнулась Зинка подкрашенными губами. — Поучиться всегда полезно. — Она заперла дверь на ключ, подергала, хорошо ли закрыта. — Часика в два ночи вернусь. Приходи, опять посмотришь. — И, красивая, уверенная в себе, пошла по коридору.
Юльке стало душно, всю ее сотрясала мелкая дрожь. «К нему пошла…»
Снег падал и падал…
Глава одиннадцатая
Лизина беременность становилась заметной. Вот-вот заговорят, затреплют Лизино имя. Во время перерыва Юлька ни на шаг не отходила от Лизы, стараясь прикрыть ее от взглядов, но так и не уберегла. Цыганков однажды, перед тем как принять у Лизы работу, постоял подле нее, и губы его тронула усмешка:
— Что, голубушка, пожалуй, скоро в законный отпуск пора…
Лиза опустила руки, пригнула голову. И вдруг между Цыганковым и Лизой встал Куракин и сказал, четко выговаривая каждое слово:
— Мастер, твое дело наряды… Ты меня понял?
Цыганков вынул руку из кармана. Юлька подумала, что он сейчас оттолкнет Пашку, но Цыганков просто переложил штангель в нагрудный карман спецовки. Пашка упрямо повторил:
— Ты меня понял, мастер?
— А, идите вы все… — выругался Цыганков. — Привязался… Страдатель!
В комнату к девчатам Пашка больше не приходил. Но как-то Лизе нужно было поставить тяжелую заготовку в патрон. Юлька не могла отойти от станка — заканчивала резьбу на клапане. Пашка молча поднял заготовку, вставил в патрон и ушел к своему станку.
Лизу мало занимало то, что в цехе говорили о старой Хасановке. Все, что ожидало ее после рождения ребенка, было связано с новым поселком — молочной кухней, возможностью получить квартиру, устроить ребенка в ясли. По вечерам она говорила об этом с Юлькой и Наташей.
А сегодня получилось так, что со смены они пошли все вместе, гурьбой. Уже стемнело, и снег перестал падать. На том месте, где прежде стояла Хасановка, холодным пламенем пылали прожекторы, в их свете ковши экскаваторов носили землю. Над стройкой стоял ровный рабочий гул, сквозь который слышалась частая дробь пневматических молотков. Один за другим, шаря по снегу лучами фар, тянулись тяжелые самосвалы.